– Перестроиться, – бросил он приказ своим солдатам. Затем вдруг остановился и громко несколько раз прокричал мои слова так, чтобы их услышали другие бойцы: – Ни шагу назад!

Повстанцы громогласно принялись скандировать мой приказ, вдруг ставший лозунгом для сотен человек. Я, не теряя времени понапрасну, поскакал во весь опор к коннице. Кавалерия ожесточенно сражалась в двух стадиях от основного очага сражения, расправляясь с римскими дезертирами, которых удалось взять в плотное кольцо. В голове прочно засели слова нумидийца о слухах, распространившихся среди восставших.

По пути меня отвлек выросший будто из-под земли старый римский центурион, решивший своим примером поднять боевой дух своей центурии. Его посеребренный шлем, примятый ударом одного из повстанцев, сполз набок. Изображение виноградной лозы71, свернутой в кольцо, на лорике сквамате72 окрасилось на груди кровью. Центурион был тяжело ранен, но все еще крепко держал меч.

– Собака! – вскричал он и отчаянно атаковал прямым ударом мне в грудь. Я ответил молниеносным выпадом на опережение и вонзил острие гладиуса в горло римлянину. Центурион со вскриком упал на колени и плашмя завалился наземь.

– Меозиец!73 – окликнул меня кто-то. Я увидел Нарока. Седовласый гладиатор скакал ко мне и орудовал своей спатой с такой легкостью, словно держал в руках хворостину. – Ты жив! О боги!

Его седые усы и борода были измазаны в крови. Ликтор спрыгнул с лошади и, хищно улыбаясь, бросился ко мне в объятия. Я выхватил гладиус и, с размаху врезав рукоятью меча Нароку в лоб, схватил гладиатора за грудки.

– Что ты вытворяешь? – прорычал я, чувствуя, как лицо мое наливается кровью. – Ты погубишь нас!

Нарок побледнел. Я видел, как догорала бушующая в его взгляде ярость. Он вызывающе посмотрел на меня.

– Если я заслужил смерть, убей меня прямо сейчас, Спартак! Но я и мои братья имеем право на месть, коли все потеряно! – прошипел он.

– Ты… – я разжал пальцы и оттолкнул гладиатора. – Что ты несешь! – проскрежетал я, пытаясь унять полыхавший внутри гнев.

Что за слухи поползли по лагерю, пока меня не было здесь? Что с войском? Я немедленно озвучил свои вопросы. Гладиатор сглотнул слюну, пытаясь сбросить сковывающее его напряжение. Он тяжело дышал, но смотрел мне прямо в глаза.

– Я думал, ты того, Спартак! Все так думали! – осторожно начал ликтор.

– Ты думал, что я мертв? – изумился я.

– Предал нас, – Нарок заставил себя выдавить эти слова. Он произнес их дрожащим голосом, опустил взгляд и гулко выдохнул. – Прости, брат, что я посмел допустить такую мысль, но так говорили все!

– Все? – я с трудом сдержался, чтобы вновь не схватить своего ликтора за грудки и прямо здесь не придушить.

Нарок только лишь растерянно пожал плечами.

– И вы поверили? – рассвирепел я.

– Верь не верь, а тебя нет. Никто не говорил ни слова, а в лагере на каждом углу шептались, что ты отправился в римский лагерь, к Крассу, чтобы подписать нашу капитуляцию! Поговаривают, что Красс стал разговорчивее с тех пор, как освободился Помпей со своими легионами и у сената появилась возможность выбирать, чьими руками закончить эту войну! – на одном дыхании выпалил седовласый ликтор.

– Нарок… – я всплеснул руками, не найдя слов.

– Сам пойми, Спартак, когда нервы на пределе, ты готов поверить во что угодно!

Я сделался хмурнее тучи. Вот почему ударили раньше! Но кто пустил по лагерю слухи? Не владея собой от подступившей ярости, я вновь схватил ликтора за грудки и принялся отчаянно трясти.

– Кто это сказал? – закричал я.

– Тебя спохватились люди, Спартак! Пошли домыслы, – выдавил растерявшийся ликтор.