, а по дороге остановился в Москве, где я с ним побеседовал. Предложил ему сказать Гомулке: пусть приедет к нам отдохнуть в Крыму, мы создадим ему условия. Охаб возразил, что не следует этого делать, и уклонялся от разговора. Я не настаивал.

То, что освободили Гомулку, нас радовало. Но форма, которую приняло это освобождение, нас обеспокоила. Оно произошло не просто под давлением его сторонников, но и под антисоветским флагом: распространилось мнение, что Гомулку арестовали по нашему требованию, хотя никаких оснований к такому предположению не имелось.

Тем временем напряженность в Польше нарастала. Прошли демонстрации, все бурлило. Бурлило на антисоветской ноте. Демонстранты требовали вывода советских войск из Польши, предъявляли и иные требования.

Неожиданно мы получили известие, что в Варшаве собрался пленум ЦК ПОРП, идет бурное заседание. Гомулка участвовал в работе пленума, там развернулась борьба за власть.

Мы узнали, что на пленуме ЦК ПОРП обсуждается вопрос об освобождении от должности Охаба и выдвижении Гомулки. Шел горячий спор и по другим вопросам. Это нас обеспокоило, особенно освобождение от должности Охаба, хотя мы вовсе не возражали против Гомулки. Подобное решение ЦК ПОРП мы рассматривали как акцию, направленную против нас: люди, которые доказывали нам необходимость держать его в заключении, сейчас создают впечатление, будто они только теперь получили возможность освободить его и выдвинуть на руководящий пост.

Я позвонил в Варшаву, разговаривал с Охабом, спросил, верна ли информация, полученная нами через советское посольство. Он подтвердил. Тогда я спросил: правда ли, что в Польше стал бурно проявляться антисоветизм и что приход Гомулки к власти осуществляется при опоре на антисоветские силы? Тут же добавил, что мы хотели бы приехать в Варшаву и поговорить с вами на месте. Охаб: «Нам нужно посоветоваться, дайте нам время». Потом уже он позвонил и сказал: «Просим вас не приезжать, пока не закончится у нас заседание ЦК». Казалось бы, ответ правильный, если относиться к собеседнику с доверием. Но в то время у нас уже доверие к Охабу исчезло. Лучше всего, конечно, нам было бы не появляться там. Но теперь мы именно за этим и хотели приехать, чтобы оказать соответствующее давление. Отказ же Охаба еще больше возбудил наши подозрения, что там нарастают антисоветские настроения, которые могут вылиться в такие действия, когда исправить положение будет уже трудно.

Пришлось сказать Охабу, что мы все-таки хотим приехать. Открыто заявили ему, что Польша имеет для нас большое стратегическое значение. С Германией нет мирного договора. В Польше располагаются наши войска на основании Потсдамских соглашений 1945 года. Они охраняют коммуникации через польскую территорию. Твердо сказали Охабу, что приедем в Варшаву. Составили делегацию. В нее вошли я, Микоян, Булганин[195]. Полетели. Когда мы приземлились, на аэродроме нас встречали Охаб, Гомулка, Циранкевич и другие товарищи. Встреча была необычно холодной. Мы прилетели очень возбужденные, и я, едва поздоровался, сразу же на аэродроме высказал недовольство происходящим: «Почему все идет под антисоветским знаменем? Чем это вызвано?» Мы-то всегда стояли за освобождение Гомулки и не сопротивлялись тому, чтобы Гомулка вернулся к руководству. Когда я беседовал в Москве с Охабом, то предлагал, чтобы Гомулка отдохнул в Крыму, мы с ним поговорим, он подлечится, а тем временем мы разъясним нашу позицию.

Лично я думаю, что мои слова тогда насторожили Охаба в том смысле, что он мог подумать, будто мы хотим его снять с поста и посадить на его место Гомулку. Мы в целом не были противниками Охаба, но он показал себя слабым руководителем, Гомулка был лучшей заменой. Мы больше ценили Гомулку. Наверное, Охаб это чувствовал.