Не забудьте сибиряков. Начните с превосходного рассказа Наумова „Умалишенный“, возьмите кое-что у Гребенщикова, Шишкова, Новоселова, Гольдберга, Урманова, Пушкарева. Если хотите, меня, попытайтесь узнать крестьянское восприятие моего „Сказа о Ермаковом походе“, напечатанного в №2 „Сиб. огней“.
Необходимо заглянуть в классиков. Толстой, Некрасов, частично Чехов будут, несомненно, приняты. А вот дойдет ли пушкинский „Анчар“, характерная лирика Лермонтова, Тютчева?
Думаю, например, что Демьян Бедный воспримется сильнее Некрасова, Подъячев сильнее Толстого. Любопытно!
О Ваших опытах знаю только по „Звезде Алтая“, но там очень кратко, надо бы поподробнее. И конечно, опыты необходимо расширить. Найдите себе помощников и ведите работу одновременно в ряде мест.
Привет. Г. Вяткин».
В ответном письме я рассеял сомнения поэта насчет способностей крестьян-коммунаров чувствовать и понимать великие произведения, написанные «не для деревни». Георгий Андреевич решил объясниться:
«14. 8. 1927 г.
Многоуважаемый Адриан Митрофанович, отвечаю на Ваше письмо с некоторым запозданием, т. к. только вчера вернулся из Семипалатинска (реферировал для „Известий“ ЦИК процесс Анненкова).
Конечно, я высказывал свое мнение о Вашей работе на основании случайных отрывков из нее, которые попадались в газете. Я и не подозревал, что у Вас столь обширный репертуар – от Гомера до Метерлинка. Само собою разумеется, что тогда не страшны и Пильняк, и Блок.
Пришлите рукопись заказной бандеролью. Очень хочется почитать. Кстати, скоро придет Зазубрин.
Если, паче чаяния, рукопись не подойдет для „С. огней“ (от нелепостей никто не застрахован), то месяцем-двумя позднее она все равно увидит свет – думаю, что такую оригинальную работу с удовольствием возьмет и Москва.
Отзывом крестьян о „Ермаке“ Вы меня очень обрадовали. Спасибо Вам за инициативу.
Ну, пока всего доброго.
Будем ждать рукопись. Перепечатали ли Вы ее в нескольких экземплярах? Подобную работу нельзя иметь в одном экземпляре.
Крепко жму руку.
Г. Вяткин»
В коммуне «Майское утро» я «заразил» любовью к художественной литературе не только взрослых, но и пионеров (все школьники в ней были пионерами). По примеру взрослых и дети тоже пожелали высказываться о прочитанных книгах. Эти высказывания я тщательно записывал.
В практике преподавания я заметил, что обсуждение литературных произведений весьма благотворно отражается на «развязывании языка» детей. Я учил школьников писать сочинения по методу переживаний и наблюдений. Еще в учительской школе, когда ее воспитанники впервые в жизни испытывали «муки слова», на этот метод натолкнуло меня стихотворение русской поэтессы Юлии Жадовской (1824 – 1883):
Под влиянием этого стихотворения я соображал: если все взрослые, в том числе и писатели, лучше говорят и пишут в тех случаях, когда их «души потрясены», то это же верно и в применении к детям.
И я стал разрабатывать подробности «метода наблюдений и переживаний».
Метод дал великолепные результаты в моей школе. Его использовали и некоторые другие педагоги Косихинского района. Творческий азарт охватил школьников. Получилась «гора» интереснейших сочинений. Я написал о своем методе большую статью, иллюстрированную этими сочинениями. Статью опубликовали в «Сибирском педагогическом журнале», а позднее частично перепечатали ее в Москве, в сборнике «Свободные сочинения и детское творчество в программах ГУСа», вышедшем под редакцией Н. Н. Иорданского в 1926 году.