В ходе этой работы выяснилось, что А. Топоров не только хорошо подготовил себя к деятельности сельского учителя, но еще и обладал счастливым характером – он был энергичен, напорист, инициативен, он умел и предлагать новое, и осуществлять его практически, а если требовалось, то и доказывать на собраниях, конференциях и в печати. Он был деревенским активистом, вникал во все поры крестьянского существования, стремясь облегчить, улучшить жизнь коммунаров.

Это топоровские действенное участие во всей жизни деревни потребовало от него и нового подхода к школе, к проблемам воспитания. Он довольно быстро приходит к убеждению, что школе нужна органическая связь теоретической учебы с производительным трудом, а воспитание детей и особенно всего народа должно строиться на пробуждении в каждом человеке его творческих сил, его собственной инициативы, его самостоятельности.

По свидетельству ученика Адриана Митрофановича С. П. Титова, он был «следопытом детских душ», постоянно искал, «на что может отозваться детская душа», и «ради этого делал все возможное», а Г. Блинов, знавший Топорова в двадцатых годах, так о нем написал «Он в каждом человеке искал искорки таланта».

Нельзя сказать, однако, что учитель А. Топоров все тогда делал образцово, не совершал ошибок, не придерживался подчас неверных, опрокинутых жизнью взглядов, не действовал прямолинейно, и категорично. Так, однажды он написал полемическую статью, в которой доказывал, что пора бы заменить школьные учебники школьной газетой (см. «Просвещение Сибири», 1930, №1, с. 98 – 102). Он был инициатором реформы правописания в русском языке, удивительно напоминающую ту, которая недавно была единодушно отвергнута нашей общественностью. Статья А. Топорова называлась решительно: «Долой балласт!» (см. «Просвещение Сибири», 1929, №№9—10). В ответе критикам на книгу «Крестьяне о писателях» (см. журнал «Земля Советская», 1932, №9, с. 142) он сам сформулировал ее недостатки, часть из которых ныне им самим справедливо предана забвению. Словом, он был сыном своего времени, случалось, и сплеча рубил, и был излишне самонадеян, скор на выводы, но в главном он оставался убежденным советским просветителем, народным учителем; у него и тогда было и сегодня есть чему поучиться.

Опыт Топорова – это прежде всего плодотворный опыт систематической, заинтересованной и широчайшей пропаганды художественной литературы, опыт воспитания эстетических вкусов народа на выдающихся образцах литературы мира, опыт воспитания нового человека через усвоение им всего богатства идей и устремлений, воплощенных в образах лучших творений человечества.

Затем это опыт изучения читателя, по тем временам самого многочисленного и недоступного обследованию, – читателя-крестьянина, который только вчера был почти поголовно неграмотен и о книге имел в большинстве случаев весьма смутное представление, питая свою потребность в художественном освоении мира в фольклоре, в музыке, преимущественно тоже фольклорной, в танцах и плясках, в религиозных обрядах.

Наконец, этот опыт, появившись в виде книги читательских мнений о современной литературе, со всякого рода размышлениями и теоретическими обобщениями проделанной работы, сам стал явлением литературы, занял свое место в литературном процессе конца двадцатых и начала тридцатых годов и тем самым стал фактом активного участия в происходивших тогда литературных и нелитературных боях.

В боях. И это следует подчеркнуть. Оказалось, мало было проделать большую и полезную для народа работу, оказалось, мало о ней было написать хорошую книгу, – все это надо было еще и защищать и отстаивать; оказалось, за нужные людям идеи надо было бороться, каждый день из года в год идти за них на бой… некоторым сейчас кажется, что коль скоро книга «Крестьяне о писателях» переиздана, то и не к чему еще и еще раз доказывать полезность проделанной работы. Вот ведь как все ясно и просто! А между тем в борьбе за эту сегодняшнюю простоту и ясность у человека ушли многие годы жизни. Надо понять, что у А. Топорова действенная, а не словесная любовь к Родине, любовь к советским людям.