Когда здесь были солдаты, это конечно, было явление в жизни села. Как всё изменилось! Для молодёжи это были праздничные дни. Но всё так неожиданно появилось, и ещё быстрее исчезло… Война есть война.

А ведь время было летнее. На полях ещё кое-где шли уборочные работы. Зерновые, наверно, убрали, но ещё в полях были другие культуры, такие как подсолнечник, кукуруза на зерно и прочие. Мужчины почти все ушли на фронт, а работы проводить ещё было надо. Урожай в этом году был хороший, особенно зерновых. Семенное зерно полностью заложено на хранение.

Амбары и хранилища были полностью засыпаны зерном до основания. Государству норма сдачи была выполнена полностью и перевыполнена. В общем, всё было хорошо. Но вот все планы нарушила война.

Когда войсковая часть покинула наши пределы, то прошло не так уж много времени, и всё снова изменилось до неузнаваемости. Там, где ещё недавно был какой-то рубеж обороны, такие фортификационные сооружения, остались лишь одни руины. Остались окопы, ходы сообщений, бруствера. А на месте блиндажей – только ямы, полуразрушенные и полузасыпанные. Всё было ободрано до последней щепки. Куда девалась фанера, жерди, брёвна из обшивки окопов, блиндажей, перекрытий, из убежища? Всё это был дорогостоящий первосортный материал. А может быть, и всё было правильно сделано. Не оставлять же всё фашистам. А людям всё это пригодилось. Ободрали всё, как липку.

Сразу же начался призыв, точнее мобилизация всех мужчин и ребят, достигших призывного возраста. Не всех, конечно, в один день. Но почти ежедневно отправлялись в сопровождении женских криков и слёз в военкомат Евпатории мужчины.

На третий день и наш отец был призван и отправился в военкомат в Евпаторию. Мы с братом Владимиром поехали туда же, чтобы проводить и проститься с отцом. Военкомат, помню, находился рядом с городским драмтеатром и недалеко от моря. Во дворе военкомата и вокруг было столпотворение. Народа вместе с провожающими было очень много, и люди всё прибывали и прибывали на сборный пункт. Там уже нельзя ничего было разобрать, где кто. Мы и не могли видеть отца. Были всякие построения, перестроения, переклички. Куда-то их уводили.

Мы с братом «прокантовались» там до вечера. Отца так и не увидели. Подходит ночь, а куда нам деваться? В городе ни родных, ни знакомых, чтобы где-то переночевать.

После долгих блужданий, мы решили этот квартирный вопрос очень быстро и просто. Нас, конечно, никто не отважится пустить на ночлег…

Мы пошли на берег, к морю. Благо, море находилось недалеко, можно сказать, рядом, где-то метров 500–700. На берегу мы обнаружили две перевёрнутые лодки. И довольно большие. Забрались мы под них. И легли, прижавшись друг к другу. У берега моря ночью-то холодно. Какой уж тут сон. Мы довольно долго так лежали. Потом слышим, где-то раздаются голоса, разговоры, и они всё ближе, ближе. Идут с фонариком, освещая всё впереди, по бокам.

Подошли к нашей лодке. Очевидно, ещё не доходя к нам, освещая всё впереди, они увидели что-то тёмное под лодкой, потому что подошли к лодке уверенно. Наклонясь вниз, и светя на нас фонарём, один говорит: «А ну-ка, кто здесь, вылезай!». И из нашего «рая в шалаше» нас выволокли на свет божий, как подозреваемых, вроде диверсантов каких.

Ведь шёл уже четвёртый день войны. А береговая черта Чёрного моря – граница. «Брат попал, и я попал. Оба мы попали». Дело в том, что мне всего 11 лет. А брату уже 16 лет. Это уже взрослый человек, и может быть шпионом или диверсантом. Мы им объясняли, что мы, и кто мы. Что мы провожаем отца. Но разве можно нам поверить сразу? Звонили куда-то, уясняли. Наверное, звонили в военкомат, проверяли. И до утра нас оставили в отделении милиции. А доставил туда нас пограничный наряд, который делал обход и нас обнаружил там, на берегу моря.