Когда ко мне приезжали на родительский день, я был счастлив. Мы шли в лес, расстилали покрывало и родители кормили меня всякими домашними вкусностями. Потом мы гуляли по лесу, слушали птиц. Папа точно определял какая поет и учил меня распознавать их по голосам. В лесу собирали грибы, ягодами угощали маму и домой мои родные уезжали с дарами леса и большим букетом полевых цветов для бабушки. Они напоминали ей детство. И я представлял себе, как она будет радоваться, вдыхая запахи знакомых ей цветов, опуская свое лицо в мой букет.

А в Москве в это время проходил фестиваль молодежи и студентов. Шел 1957 год.

Дома у нас кого только не было! Черепаха, ёжик, рыбки, волнистые попугайчики, морская свинка Пуська, которая начинала радостно беситься и визжать, как только слышала наши два звонка в дверь.

Однажды ежик, который жил под ванной, ночью решил прошвырнуться по квартире. И надо же было такому случиться, что в то же самое время соседка Феона Васильевна, которой было далеко за восемьдесят, вышла в туалет на босу ногу и наступила на ежа. Что тут началось! Все выскочили в коридор кто, в чем был, зажгли свет. Бабка Феня стоит, крестится, кто смеется, кто ворчит, ну, в общем, ежика пришлось отдать.

Но я не переставал мечтать о собаке. Несколько раз приводил домой разных чистокровных дворняг, но соседи были против и мне оставалось только мечтать о своем четвероногом друге, который у меня обязательно будет, когда я вырасту.

По нашему переулку выгуливали разных собак, но больше всех мне нравилась Динка – ирландский сеттер. Ее владельцы были чудесные люди Аркадий Иванович и Анна Никитична. Это была пожилая пара. Она была просто красавица: белая как полярная сова, даже ее седина и возраст не могли скрыть ее очарование, а Аркадий Иванович напоминал штабного офицера. Стройный, подтянуты, всегда подчеркнуто вежлив, они были похожи на людей из прошлого века, о которых я читал в книжках.

Когда я видел из окна кого-то из них с собакой, то выскакивал из дома, отложив уроки, чтобы хоть немножко с ними погулять. Динка всегда радовалась, увидев меня, и после бурного приветствия с поглаживанием и подаванием лапы мы продолжали прогулку.

И как только у нас появилась отдельная квартира и согласие всех членов семьи, я принес домой щенка. К тому времени я уже был членом охотничьего общества, у меня было ружье, не хватало только охотничьей собаки. Так в доме появился Урман.

Это был щенок западносибирской лайки чисто белый тепленький комочек, который помещался в моей шапке. Счастью не было предела. Я сам готовил ему еду, кормил, дрессировал, следил, чтобы при нем не пользовались дезодорантами и духами, чтоб не завалить ему чутье.

Урмаха вырос хорошим псом с раскосыми волчьими глазами, большими клыками и туго закрученной баранкой хвоста. Урман на ханты-мансийском означает непроходимая лесная чаща. Выезжали мы с ним и на полевые испытания. По белке собака работала на загляденье – лапы на дерево не ставил. Сидя и глядя вверх лаял, показывая что нашел. Когда же белка шла верхом с дерева на дерево Урман, задрав голову, не отрывая взгляда от зверька, чуть припадая на задние лапы с лаем следовал за ним. Другое дело медведь. Пес был молодой, и я не ждал от него хваток по зверю, за то он с близкого расстояния яростно облаивал топтыгина, за что и получил берложный диплом третьей степени, который тут же на полянке с егерями и обмыли.

Когда Урман совсем подрос, мы получили первое приглашение на охоту. Как-то гуляя с собакой в Воронцовском парке, я познакомился с одним охотником, звали его Виктор. Он давно увлекался охотой, был председателем охот – коллектива, изобретал и отливал свои пули и об охоте знал почти все. Прирожденный лидер, он отлично стрелял и пользовался неоспоримым авторитетом, в коллективе у охотников и у него тоже была лайка. Мы жили недалеко друг от друга и часто с собаками встречались в парке. Там он и предложил съездить с ним на охоту по кабану.