Кстати, я должен упомянуть, несколько забегая вперед, что я с живым интересом следил за попыткой в 1917 г. воздушным путем снабжать нашу охрану в восточной Африке оружием и медикаментами. Цеппелин, как известно, должен был повернуть через Судан, так как наша часть в это время подвинулась уже к югу и перенесла свои операции в португальские владения восточной Африки. Я не стану подробно описывать, какое гордое чувство охватило меня, когда я мысленно следил за сверхчеловеческими подвигами этой части. Она воздвигла в Африке вечный памятник немецкому героизму.

Оглядываясь на действия наших союзников» я должен признать, что они напрягали свои силы на служение нашему общему великому делу постольку, поскольку это им позволяли их государственные, экономические, военные и моральные ресурсы. Идеала, конечно, не достиг никто, но всего ближе к нему были мы – благодаря нашим огромным силам, накопленным в течение последнего десятилетия. Только здоровое государство, своими жизненными элементами подавляющее в решительный момент все нездоровое, может выполнить то, что выполнили мы – и выполнили в гораздо большей степени, чем были обязаны по отношению к союзникам. Этим положением мы обязаны, как доказывает история, главным образом Гогенцоллернам, а из них в последний период немецкого влияния – нашему государю Вильгельму II. Верный преданиям своего дома, этот властитель видел в армии лучшую школу для народа и неутомимо работал над ее усовершенствованием. Немецкая армия была поэтому первой в мире. До войны она охраняла мирную работу, во время войны – являлась центром всех союзных сил.

Верхнесилезский городишко Плесс уже давно был выбран немецким высшим командованием армии как место для временного пребывания главной квартиры. Выбор на этот город пал потому, что он находился вблизи стоянки королевского главного командования, находившегося в австрийско-силезском городе Тешене. И теперь эта главная квартира была сохранена из-за удобства быстрых личных переговоров между обеими главными квартирами.

Немецкая главная квартира, конечно, являлась местом свидания немецких и союзных властителей, которые хотели беседовать с моим государем по политическим и военным вопросам. Один из первых монархов, с которым я имел честь там ближе познакомиться, был царь Фердинанд Болгарский. Он произвел на меня впечатление выдающегося дипломата. Его политические взгляды выходили далеко за пределы Балкан. Он мастерски умел при этом в решающих вопросах мировой политики осветить положение своей страны и выдвинуть ее на первый план. Задачей будущего Болгарии он считал конечное объединение всех болгарских частей под единой властью и устранение русского влияния. Об иных целях своей политики царь никогда не говорил мне. Особенное впечатление произвело на меня то, как властитель болгар руководил политическим воспитанием своего сына. Кронпринц Борис был до известной степени личным секретарем своего царственного отца. Он, казалось мне, был посвящен во все тайные политические мысли царя. Высокоодаренный, с тонким мышлением, принц играл эту важную роль с большим тактом.

Внешнюю политику своего государства царь вел, в сущности, совершенно один. Я не знаю, насколько он руководил внутренней политикой. Я думаю, однако, что он умел противопоставить парламентской анархии Болгарии свою мощь, прибегая даже к автократическим средствам. В этом отношении его задача была, конечно, тяжелая. Болгары, как и все балканские народы, от рабства сразу перешли к полной политической свободе. Им поэтому не хватало той выучки, какая приобретается упорной работой, и от недостатка ее этот быстро приспособляющийся народ будет терпеть еще десятки лет.