Потеряла Ленка покой. Встречи с бугаем продолжались скорее по-инерции, без всякой радости. Отношения становились все более натянутыми. Бугай стал подозревать, что это она, Ленка – потомственная ведьма – подлила ему в водку «чего-то такого, от чего не стоит». На все разумные доводы, махал рукой. Логика была ему недоступна. Теперь, встречаясь, они не занимались сексом, а все больше ругались. Доходило даже до того, что он отвешивал своей милой пару-тройку оплеух. Потом, правда, слезно просил прощения. Ленка прощала, но обиду затаила нешуточную. Стала подумывать – а не покопаться ли в бабкиных полуистлевших книгах и не сварить ли действительно «портящего» зелья, чтобы ему, бугаю несчастному неповадно было руки распускать.

Не знаю уж, варила она или нет – этот вопрос Ленка старательно затушевывала, только стал ее бугай худеть не по дням, а по часам. Почернел весь, злой стал, дерганный. О прежних отношениях и речи не было. Стал он ее преследовать. Встречи назначать только за тем, чтобы ругать-материть нещадно. Ленка тоже вся извелась. Пряталась, на звонки не отвечала, к двери, если звонят-стучат, не подходила. Словом, обстановка настолько накалилась, что нервы у Ленки сдавать стали. Слышались ей стуки, когда одна в квартире оставалась. Потом голоса стали тихие из угла доноситься. Ленка в таких случаях пряталась под одеяло, но однажды решилась и на ватных ногах пошла к тому углу, откуда голоса слышались…

Угол был пуст. Обои у самого плинтуса отклеились. Пыль покрыла старую паутину, сделав ее похожей на полочку. Будь паук жив – пыли бы не было, подумала Ленка. Но в этом страшном углу выжить невозможно. Ничего живого тут быть не может, вот неживое… нежить, какая-нибудь… вполне.… Почему же я хоть стул не поставила, мучилась Ленка. А теперь уж поздно, теперь занят этот угол, ничего туда не поставишь… Да и самой подходить бы не надо. Но остановиться было невозможно. Угол притягивал. Завораживал пустотой и тем, что в этой пустоте может прятаться. Ленка слабым голосом напевать начала, но стало только хуже. Одиноко повис неуместный тут звук и заглох – будто в вате увяз. А руки дрожали так, что пришлось сцепить их в замок. Вот так она и шла – переставляя непослушные ноги, все ближе подходя к этому пустому с, отставшими обоями и пыльной паутиной, углу. От волнения ли, от страха потемнело в глазах – только маленький круг виден, пятно света там, куда направлен взгляд, а вокруг чернота и в черноте копошиться что-то мерзкое, с синеватыми отблесками. Заорала Ленка себя не помня, убежала опять на кровать, под одеяло, и, свернувшись, пролежала остаток дня. Так и заснула. А на следующий день Вадим сказал, со змеиной улыбкой, что завтра ее дружок прыгнет с моста. Ленка, конечно, не поверила, но на ближайший мост побежала и дежурила там весь день. А он прыгнул с другого моста – и не с акведука, а с виадука. Головой на рельсы. Очевидцы дали показания: стоял долго, потом резко вскочил на заграждения и «ласточкой» – вниз. Все же он спортсмен был когда-то, нырять умел. А стиль, в простонародье называемый «ласточкой» очень эффектно выглядит. Ныряльщик выгибается, руки отводит назад в положение ласточкиных крыльев, а в конце полета сводит их перед собой и как стрела входит в воду. Только вот, воды-то на рельсах не оказалось. Разве, что лужи грязные – в тот день дождик моросил.

Только через пару недель Ленка пришла в себя, а потом и произошло то, о чем она рассказала мне в кафе

Глава 3

Тетрадь нашлась без особого труда. Нужно было вытащить ящик письменного стола – над тумбочкой. Именно такой у меня был тайник в детстве и об этом я, конечно же, рассказывал Вадиму.