С тех пор  мой  тогда еще жених перестал есть колбасу. Любую. Причем ненависть его распространялась  даже на элитную испанскую ветчину "Хамон", которая была мало похожа на обычную колбасу, но все равно вызывала у Стаса спазмы желудка.

Я его хорошо понимала и сочувствовала своему любимому. Потому что один из самых больших недостатков нашей работы – это  такие вот ситуации, когда весь наш креатив должен быть направлен на плевый товар типа колбасы или давно надоевших всем йогуртов.

Меня  с детства притягивал мир рекламы. В нем нет боли, старости, или  же она благородная и приукрашенная. В нем все яркое, искусственное. Помню,  как в моем детстве, которое пришлось на ревущие 90-е, я сидела у телевизора, на стареньком выцветшем ковре. За окном была серая обыденность, разруха, дым фабрики, который стелился над крышей нашего дома. На столе стояла  старая кастрюля с отломанной ручкой,  а в ней жидкий бульон на куриных лапках, которые мама воровала в столовой, и слипшиеся макарошки в обнимку с одинокой  склизкой морковкой. Иногда бульон сменялся супом из пакета, которое мы  называли " братским письмом из Югославии". Такие пакеты считались праздником, потому что в них  были карликовые овощи, которые мы видели только  в кино, и яркий зеленый и очень дефицитный в те времена горошек. От супов пахло богатой жизнью и комфортом далеких стран, в которых люди не жили рядом с фабриками и не  хранили в кладовках старые  серые телогрейки,  чтобы копать  в них картошку на крошечном дачном участке. 

А на экране телевизора красивые люди ели яркие продукты, сидя за праздничным столом  в уютных кухнях, одевались в шикарную одежду и у них всегда хватало денег до зарплаты, которую платили вовремя.

 Поэтому я и стала криэйтором. Криэйтор – это творец, создатель новых идей. Задумки криэйтора находят воплощение в концепциях рекламных проектов, в создании фирменного стиля компаний, в текстах, рисунках или видеороликах. И все они в итоге способствуют формированию нужного общественного мнения, а главное: вызывают острое желание купить товар. И со Стасом я познакомилась, когда пришла устраиваться к нему в фирму. Вернее, сначала меня папа его заметил. Иван Федорович Бурлаков – олигарх такой интересный. Как говорит моя мама:

– Матерый человечище!

Сам кандидатов на все должности отбирает. Привычка у него еще с 90-х: бригады верных сторонников вокруг себя сбивать. И мне все время казалось, что именно папа решил, что Стас на мне женится. Не знаю почему эта унизительная, по сути, мысль не выходила у меня из головы. Хотя в начале у нас со Стасом все  было очень шоколадно и романтично.

В быту Бурлаков-старший был мужиком с чудинкой. Помню, когда я первый раз была у них дома на обеде, то очень смущалась, и было отчего. Я словно попала в заграничный сериал. Огромная усадьба, искусственный пруд с лебедями, свои поля и леса. Белый дом с колоннами, больше похожий на дворец. И прислуга в белых кружевных  передниках, которая отца Стаса барином называет. Я чуть не прыснула со смеху, когда услышала это в первый раз.

Обед проходил в огромном зале. Стол из цельного куска карельской березы был накрыт тончайшей льняной скатертью. Вокруг стола выстроились стулья, обитые белым бархатом с золоченными завитушками на спинках. От количества блюд у меня глаза разъехались в разные стороны. Просто никогда не думала, что на одном столе может быть столько разной еды. А папа Стаса меня все угощал и приговаривал, чтобы я кушала и не стеснялась, и чувствовала себя, как дома, потому что у них все по-простому, по-народному.