Снова бесконечные вопросы без ответов. Ещё завод этот… Финансовый менеджер…

Несмотря на размеренность её дыхания, я был уверен, что она не спит. Да, я ей не доверял. Я считал ложью почти каждое слово, сказанное ею. И сейчас не верю в видимость её сна. Нутром чувствую, что она так и норовит упорхнуть, как только я отключусь. И саднит в груди из-за предчувствия скорого расставания.

Кто знает, когда мы теперь увидимся?

Дана

Не знаю почему, но я осталась. Впервые. То ли потому что он так трогательно просил, то ли потому что я захотела получить от него чуть больше тепла. Итог один – лежу и жду, когда он уснёт. Остаться точно не могу, но ещё дать себе немного времени можно.

Доброе сердце… Да уж, такое «добро» и в аду с трудом сыщешь.

Вот у мамочки было по-настоящему золотое сердце. Таких людей я больше не встречала. И вряд ли встречу.

И Влад был доброй душой, который всегда всех спасал и защищал. Будь то друзья или братья наши меньшие. Особенно животных. Он настолько трепетно к ним относился, что никогда не проходил мимо кошечек и собачек, нуждающихся в помощи. Как-то раз он притащил хромого и бесхвостого котёнка и назвал его «Тайсоном», объяснив это тем, что он настоящий боец. В питомнике и ветеринарной клинике он был своим человеком.

Мы всегда жили в достатке. Папа много работал, а ещё безмерно нас всех любил. Мы были самой счастливой семьёй. Отец наша защита и опора. Мама, умница и красавица, одаривала всех любовью и заботой. Влад будущий приемник семейного бизнеса. А я была всеми обожаемой принцессой и больше походила на папу.

Мама была светлым человеком и никогда ничего не жалела. Её помощь нуждающимся доходила до безрассудства. Однажды поздней осенью мы с ней пошли в храм на воскресную молитву. Там у ворот стояла бедно и слишком легко одетая старушка, просила милостыню. Мама, не задумываясь, отдала ей все деньги, что были с собой, и сняла с себя тёплое пальто. Вот тогда я впервые услышала ссору родителей. Папа просто озверел, когда увидел свою горячо любимую жену замершую и раздетую на улице.

– Высшее богатство – отсутствие жадности, – тихо, но твёрдо говорила мама.

– Да при чём здесь жадность? Как ты не понимаешь, – орал он не в себе, – твоя доброта́ безгранична и несвоевременна!

– Это ты не понимаешь, – спокойно ответила мама, – я продрогла раз, а она мёрзнет постоянно.

Я так далеко и глубоко ушла в воспоминания, что не сразу поняла, когда Глеб уснул.

Очень осторожно и медленно, далеко не с первой попытки, я выбралась из опутавших меня тёплых и сильных рук. Медленно и осторожно, не издавая и шороха, начала собирать разбросанную одежду. Нашлось всё кроме чёрной футболки.

Ну и ладно. Куртку сверху надену. Потеряв надежду, я оставила эту затею и пошла к выходу, намереваясь одеться в коридоре. У самой двери я невольно бросила взгляд на постель.

Окна были не зашторена и сквозь прозрачный белый тюль беспрепятственно проникал свет полной луны, заливая голубоватым светом комнату и лежащего на боку мужчину. Он даже спящим выглядел очень эффектно: красивые черты лица расслабились, делая своего хозяина ещё моложе, взъерошенные тёмные волосы придавали больше лёгкости и безмятежности, простынь сползла, обнажая рельефные мускулы спины и груди.

До чёртиков красивый и желанный, стервец!

Поспешно отвела глаза и обнажённая с одеждой в руках выскользнула за дверь.

Уходить, нельзя остаться. Не забывай, что привязанность исключается!

– Ты чё такой злой, а? – без стука входит в мой кабинет Стас и садится за стол лицом ко мне. – Марию Владимировну обидел, она же хороший продажник. Ревёт сидит, бедняжка. Она то здесь при чём? – он покачал головой, словно и, правда, ей сочувствовал.