Мюрреем поначалу завладела миссис Харлинген, эксцентричная, худощавая блондинка. Отделавшись от нее, он лениво бродил от группы к группе, пока его не припер к стене молодой человек в вельветовом пиджаке с бархатным воротником.

– В высшей степени незабываемый человек, надо же, – злобно произнес молодой человек. – Как вам это нравится? В высшей степени незабываемый!

– Кто? – умиротворяюще спросил Мюррей.

– Никто, – ответил молодой человек. – Неправильно – в высшей степени. Непонятно? У прилагательного «незабываемый» нет превосходной степени. Нельзя иметь частично незабываемую вещь, так ведь? Если что-то незабываемо, оно постоянно у вас в памяти, так ведь?

– Наверное.

– Что значит «наверное»? – воинственно спросил молодой человек. – Вы либо знаете, либо нет. Эти ваши «наверное» уничтожают чистоту языка.

Высокая девица с черной челкой толкнула Мюррея локтем.

– Не обращайте внимания на Дональда, – сказала она. – Он помешан на этой теме.

Молодой человек изумленно воззрился на нее.

– Помешан, – сказал он. – О Господи, помешан! – И ушел с оскорбленным видом.

Девушка проводила его взглядом, потом примирительно обратилась к Мюррею:

– Это не совсем его вина. На самом деле он очень умный, учился в Оксфорде на стипендию Фулбрайта, и это своего рода одержимость. А чем занимаетесь вы?

– Сбором материала.

– О? Для какой газеты?

– Ни для какой, – ответил Мюррей. – Только факты и цифры.

Брови девушки поднялись.

– Это звучит совершенно ошеломляюще, – сказала она, и стало ясно, что их общение кончилось.

В буфете он налил себе немного курвуазье. Человек рядом с ним, полный, краснолицый, с тонзурой седых волос, окаймляющих блестящую лысину, сделал то же самое, только наполнил стакан почти до краев. Они торжественно чокнулись, выпили, и толстяк крякнул от удовольствия.

– Знаете, почему я здесь? – спросил он.

– Потому что, – ответил Мюррей, – собираете материал для газеты.

– Нет, черт возьми. К прессе не имею никакого отношения. Я работаю в банковской сфере, распоряжаюсь инвестициями для коммерческого треста в центре города. Моя фамилия Уолтерс.

– Ладно, сдаюсь, – сказал Мюррей. – Почему вы здесь?

– Потому что, – торжественно ответил Уолтерс, – я сосед снизу. Эти дома построены так, что слышно, как на пол упала булавка, а иногда по время вечеринок с танцами я думал, что потолок обрушится мне на голову. Человек я мирный, не люблю ссор с соседями, да и кто любит? Поэтому я просто заключил с Харлингеном соглашение. Он может собирать здесь толпу, когда только захочет, а я за это могу присоединиться и утопить свои неприятности в выпивке. А он, сынок, подает самую лучшую. Я, должно быть, выпил уже на пятьсот долларов.

– «Сосед хорош, когда забор хорош»[6], – сказал Мюррей.

– Что это значит?

– Это цитата, – ответил Мюррей, – из стихотворения Роберта Фроста.

Уолтерс захлопал глазами.

– Он здесь?

– Я бы не удивился, – сказал Мюррей.

Он был один, держал в руке недопитый стакан, когда перед ним появилась девочка. У нее был землистый цвет лица, обкусанные ногти, девичья прическа «конский хвост», но губы были в яркой помаде, плечи сутулились, словно от пресыщения удовольствиями. Она походила на поджарый вопросительный знак.

– Привет, – сказала девочка. – Я Меган Харлинген. Папа рассказал мне о вас.

– Рад познакомиться, – ответил Мюррей. – И где ты была все это время?

– В кино. У меня это форма ухода от жизни. В буквальном смысле. Я не могу понять этих вечеринок, а вы? Здесь полно людей, которые напиваются и становятся претенциозными.

Мюррей поспешно допил свой коньяк.

– Не знаю, – осторожно сказал он. – Мне они кажутся вполне благовоспитанными.