– Да, записал. Только он ненадежен. Очень расстроен.

– Слишком чувствительный, – сказал Бруно.

– Дело в том, – холодно заговорил Харлинген, – что он может оказаться ненадежным свидетелем, когда за него примется Лоскальцо. Вот что меня беспокоит.

– Ничего, – сказал Мюррей, – мы приободрим его. Назначьте встречу с ним на этой неделе, когда он будет свободен, и мы втроем повторим всю сцену задержания. Проверим таким образом каждую деталь его показаний, и если обнаружатся слабые места, приведем их в порядок до того, как он взойдет на свидетельское место.

– Послушайте, – запротестовал Харлинген, – я не собираюсь готовить для него показания. Это же…

– Мистер Харлинген, готовить их вы не будете. Вы станете искать в них недостатки. Станете освежать его память. Или подождете, чтобы Лоскальцо сделал это за вас?

– Ну, если так ставить вопрос…

– Именно так, – продолжал Мюррей. – Затем нужно узнать, что у полиции есть на Шрейда и Миллера? Пока нам известно лишь, что Шрейд называет себя впервые задержанным, но если сможем показать, что он лжет, это ослабит веру к его показаниям. И на Миллера должно существовать какое-то досье, если он такой крупный букмекер, как говорят. Когда он будет на свидетельском месте, есть смысл очернить его неблагоприятными сведениями. Нужно будет внушать присяжным, что Миллер и Шрейд – отъявленные воры и лжецы. Нужно будет упорно создавать это впечатление.

– Ну, поскольку они известные букмекеры… – начал было Харлинген.

– Само по себе это ничего не значит, если нет возможности составить коллегию присяжных из двенадцати старых дев, состоящих в благотворительных обществах. А вам не дадут этого сделать. Вы будете работать с тщательно подобранными присяжными, мистер Харлинген: добропорядочными, серьезными, солидными гражданами, которые бросятся к своим букмекерам, как только получат совет ставить на ту или иную лошадь. Они сочтут Миллера и Шрейда не правонарушителями, а просто потерпевшими неудачу.

– Превосходно, – с иронией произнес Харлинген. – Поставьте полицейского против букмекера, и букмекер невольно вызовет сочувствие.

– Да, но тут в дело вступает Лу. – Мюррей повернулся к Штраусу: – Лу, у тебя есть контакт с регистратором в архиве. Немедленно начинай работать с ним. Найди все, что там есть на Шрейда и Миллера. Какой-то материал может находиться в делах, зарегистрированных на людей с другими фамилиями, но отпечатки пальцев это покажут.

– А плата ему? – спросил Штраус.

– В разумных пределах. Черт побери, мы же не собираемся уничтожать документы или что-то исправлять в них. Хотим только посмотреть. Может, сделать несколько фотокопий.

– И все-таки, Мюррей, цена сейчас может взлететь. Дело Уайкоффа наделало много шума, и спрос на эти документы может оказаться большим.

– Тогда предоставь беспокоиться о деньгах Ландину. Все равно по контракту все расходы он берет на себя.

Харлинген слушал, и на его лице все сильнее отражалось беспокойство.

– Не знаю, – сказал он. – Я имею в виду неразборчивость в использовании методов для получения сведений.

Мюррей пожал плечами:

– Если не хотите, чтобы мы взялись за это…

– Я не говорил этого. Просто у меня была надежда подготовиться к судебному заседанию, не прибегая к подобным методам. Собственно, это, наверное, не имеет значения, если версия обоснованна. Или это защита неправого дела?

– Мистер Харлинген, вам придется самому ответить на этот вопрос.

– Конечно, конечно. Я понимаю. – Харлинген посидел с задумчивым видом, покусывая губу. – Хорошо, давайте пока что это оставим. Над чем еще можно работать?

– Заняться личностями Миллера и Шрейда. Найти обоих и выяснить, что сейчас у них на уме.