– Судя по тому, что вы сказали…

– Об этом я ничего не говорил. Вам следует знать, мистер Харлинген, что такую организацию, как моя, совершенно не интересует репутация клиента. Собственно говоря, и большинство адвокатов, которых я знаю. Иначе завтра же мы все оказались бы не у дел. – Мюррей покачал головой. – Это не имеет никакого значения. Я веду к тому, что дело вашего клиента связано с делом Уайкоффа, и мне это не нравится. Уайкофф показал, что в течение последних десяти лет он платил полицейским взятки по миллиону долларов в год. Что это означает теперь, когда тайное стало явным? Что все управление полиции напоминает мешок с гремучими змеями, и я не хочу совать руку в этот мешок. Агентство «Конми – Керк» всегда ладило с полицией по хорошему принципу «живи сам и давай жить другим». Сейчас мы следуем за полицией.

– Но это мое дело, – возразил Харлинген. – В случае чего в ответе буду я.

– Может быть, но достанется и нам. В этом штате, мистер Харлинген, детективное агентство окружено множеством отвратительных правил. Если полиция захочет следовать им буквально, «Конми – Керк» окажется в очень неприятном положении.

– О, замечательно, – сказал Харлинген. – Превосходно. – Поднес карандаш к глазу и стал смотреть вдоль него. – Значит, если Ландин хочет получить шанс в суде, ему нужно обратиться в большую юридическую фирму, где есть сотрудники, которые займутся расследованием. Все сводится к этому, разве не так?

– Не так. Существует несколько других агентств – «Интер-Америкен», «Флейшер» – хороших организаций, которые могут сделать именно то, что вам нужно. Или, – внезапно догадался Мюррей, – вы уже обращались туда?

Карандаш в руке Харлингена переломился.

– Конечно, обращался. Нельзя сказать, что вы – мой первый логичный выбор, но, черт возьми, Ландин небогат, и я старался обойтись как можно меньшими затратами. Не получилось. Они твердо стоят на своем. То, что они предлагали, не стоило даже рассматривать.

– Понятно, – сказал Мюррей. Видеть откровенно бедственное положение Харлингена было неприятно.

– И я не могу передать это дело кому-то другому, – сказал Харлинген. – Даже представить этого не могу.

– Почему? Есть юридические конторы, которые охотно за него возьмутся. Вы могли бы работать вместе с одной из них, набираясь опыта.

– В моем возрасте? – Харлинген подался к Мюррею и медленно, напряженно заговорил: – Знаете, сколько мне лет? Сорок пять, приятель. Сорок пять.

– Ну и что? Впереди у вас еще много времени.

– Времени для чего? – спросил Харлинген. – А, вы не понимаете. Совершенно не понимаете. Неясно вам, что теперь, когда набрался смелости уйти с работы самого старого рассыльного в городе, я не могу вернуться на такую же? Вот что поставлено на карту. Это не просто вопрос ведения дела самому. Я знаю, что могу провести хорошую работу с любым делом, будь у меня такой шанс. Мне нужно – хорошо, чрезвычайно важно – получить такой шанс. Вот в чем дело.

– Для вас – да, – устало сказал Мюррей. – А мне нужно думать об интересах моего агентства.

– Это окончательно?

– Да.

Харлинген покачал обломки карандаша на ладони. Потом неожиданно спросил:

– Надеюсь, не будете против, если я свяжусь с вами по этому делу еще раз?

– После полудня я каждый день в конторе, – сказал Мюррей.

По окну внезапно забарабанил холодный ноябрьский дождь. Миссис Нэпп поднялась из кресла, включила верхний свет и задернула оконные шторы.

Мюррей подождал, чтобы она снова села за стол и взяла блокнот. Указал пальцем на досье Харлингена, лежавшее перед ним.

– Значит, восемь лет назад он отправил это резюме и заявление о приеме на работу в «Конвей индастиэл», просил место в юридическом отделе. Ему было отказано. Мы это знаем, потому что имели дело с «Конвей», но тут не все на виду. Держу пари на деньги против мраморных шариков, что его резюме были разосланы во многие места. И везде ему было отказано.