Вечером, когда я рассказала маме о своих «успехах», она села на стул, глядя на меня с открытым ртом.

– Мам, прости… – забеспокоилась я, чувствуя, как в глазах предательски защипало. – Я всё исправлю, обещаю!

Она тяжело вздохнула, подперла голову рукой… и вдруг улыбнулась.

– Да тебя в Красную книгу пора заносить за такое количество двоек! Надо же так постараться!

Я тоже улыбнулась. Фух, пронесло!

– Но, – тут же добавила она, – если ты их не исправишь, будешь сидеть дома до конца четверти. Никаких гуляний, только учёба!

Я поспешно закивала. Всё, надо срочно браться за голову! Всего-то два дня пропустила, а результат – просто катастрофа.

***

Прошло несколько дней, и я наконец-то начала разбираться в завалах учебного материала. Учёба оказалась сложнее, чем я думала. Иногда возникало ощущение, что учителя соревнуются, кто задаст больше домашки, будто у нас, кроме школы, нет личной жизни! Хотя… какая тут личная жизнь.

Всё катится в тартарары, и только учёба хоть как-то отвлекает.

А вот Виноградова, похоже, вообще забила на предметы. По слухам, они с Серёжей каждый вечер гуляют и вытворяют такое, во что я отказываюсь верить. И всё бы ничего, если бы не одно «но» – я вынуждена видеть их отвратительные лица каждый день.

Если бы они сидели где-нибудь подальше, я, может, и не обращала бы на них внимания. Но нет! Им обязательно нужно сидеть в полуметре от меня, громко хихикая и обнимаясь прямо на уроках. А на переменах они бессовестно целуются во всех углах школы. Виноградова хохочет буквально над каждым словом Нагимова, каким бы мерзким его голос ни был.

Они встречаются чуть больше недели, а уже доводят меня до бешенства. Сколько ещё это терпеть?!

Когда я вошла в класс, то собиралась сесть на своё место, но…

На моей парте кто-то сидел. Вернее, не просто кто-то, а задница Виноградовой в обтягивающих джинсах, а перед ней стоял Нагимов.

Звонок уже прозвенел, но учительница задерживалась, поэтому класс продолжал шуметь. Однако мне было не до этого.

Моё место было занято, и я не собиралась отступать. Отступать – значит уйти на последнюю парту, подальше от этой «прекрасной» парочки.

А я принципиально останусь здесь!

Подойдя ближе, я громко откашлялась.

Ноль реакции.

Они даже не заметили меня, слишком увлечённые друг другом.

Я скрестила руки на груди и с отвращением наблюдала, как они нагло целуются прямо на моей парте. Нет, даже не просто целуются – у них настоящий французский поцелуй. Фу! Я видела, как их языки соприкасаются, как он покусывает её нижнюю губу…

Меня сейчас стошнит!

– Прошу прощения, но не могли бы вы, уважаемая мадемуазель, убрать свой зад с моей парты? – я больше не могла молчать. Если бы не сказала это сейчас, то не знаю, что бы сделала. – Или, может быть, вам помочь? Скинуть?

Я чувствовала, как от злости дрожат руки.

Катя медленно повернула голову, лениво посмотрела на меня и скривила губы:

– Ты с ума сошла? Только попробуй. Новикова, ты что, завидуешь?

Она даже при нём не стеснялась так разговаривать.

– О да, конечно! – с издёвкой протянула я. – По ночам мечтаю о Серёже, заливаюсь слезами в подушку… Как же так, моя обожаемая Катенька заполучила в свои мерзкие ручонки такого парня! Да чтоб мне сквозь землю провалиться – никогда в жизни!

Катя ехидно улыбнулась.

– Никогда не говори «никогда».

Серёжа усмехнулся и прижался щекой к её виску, глядя на меня с откровенным интересом. Ждал реакции? Хотел позлить?

– Как-нибудь обойдусь без ваших советов, – отрезала я.

– Да ладно, Оль, не злись.

Она вдруг потянулась ко мне и поправила воротник моей рубашки. Театрально нежно, с мерзкой самодовольной улыбочкой.