Энни повертела банку, рассмотрела со всех сторон и собралась поставить на место, но тут над ее ухом раздался негромкий мужской голос. От неожиданности Энни чуть не выронила банку на пол.

— Полегче, пожалуйста. А лучше отдайте экспонат мне, я сам его поставлю на место.

Эниана посмотрела в сторону говорящего. Это был мужчина приятной наружности, уже начинающий стареть, но старение в его случае носило благородный оттенок. Серебристая седина и морщины были ему к лицу. Черный бархатный костюм с тонким серебряным галуном придавал мужчине вид строгий и значительный.

— Это человеческая рука, — сказала она, протягивая банку.

— Вы необыкновенно проницательны, мадемуазель, — мужчина почти любовно принял ее и поставил на место. — Причем эта рука довольно свежая. Пару месяцев назад ее отрубили какому-то вору.

— Вы доктор Бруно?

— Опять в точку, мадемуазель.

Эниана улыбнулась.

— А эти органы мужские или женские? — поинтересовался Жан.

Доктор Бруно внимательно посмотрел на банки.

— Эти женские.

— Вчера тут была мадам де Руж, а сегодня вы, — задумчиво произнес Жан.

— О, нет. При всем желании, нет. Процесс бальзамирования занимает очень долгое время. Это кропотливая работа.

— А вы знаете, что с ней стало?

— С ней случился удар. Бедная женщина. Мне бы так хотелось взглянуть на ее мозг. Вероятно, там обширное кровоизлияние. У нее была очень напряженная работа. Общение с большим количеством людей очень изнашивает организм. Говорят, что именно поэтому мадам де Руж курила восточные смеси и пила все, что горит. Ее легкие и печень заняли бы достойное место в моей коллекции. А вы ее знали? — спохватился доктор, опасаясь, что наговорил лишнего.

— Очень недолго, — уклончиво ответила Эниана. — А у вас тут не так много посетителей.

— Что есть то есть. Мужчины заходят в анатомические театры позубоскалить вместо того, чтобы сделать выводы о своем образе жизни. Дамы слишком впечатлительны, если они появляются у меня, то обычно падают в обморок. Ближе к входу я выставляю самые безобидные экспонаты. Но даже вид бальзамированного сердца вызывает у них головокружение и тошноту. Поэтому будьте внимательны к своей спутнице, — назидательно произнес доктор, обращаясь к Жану.

Дальше экспонаты и правда стали более жуткими. Нога больного оспой, рука прокаженного показались Эниане не такими ужасающими по сравнению с коллекцией младенцев. Им отводился целый стеллаж. Эниана хотела отвернуться и не могла отвести взгляд. Прямо на уровне ее глаз стояла банка с двухголовым младенцем. С третьей полки на нее единственным глазом смотрел ребенок-циклоп. Внизу разместился ребенок с раздутой головой и крошечным тельцем.

О каждом экземпляре доктор мог рассказывать долго — о том, как родился ребенок, живым или мертвым, и если живым, то сколько прожил.

Эниана едва заметно дернула Жана за рукав и мотнула головой в сторону выхода. По ее бледному лицу Жан догадался, что еще немного, и Энни пополнит статистику падающих в обморок.

Жан громко прокашлялся.

-Извините, что перебиваю, доктор Бруно, вы очень хороший рассказчик, и экспонаты у вас, что надо, но у нас дела, — он достал из кошелька монеты и протянул доктору.

— Какая жалость, что вы спешите. Столько всего интересного осталось. У меня богатый костный материал. Может, глянете одним глазком?

— Спасибо, но мы действительно очень спешим, — поддерживая Эниану, Жан двинулся к выходу.

— Но вы ведь еще зайдете, правда? — с надеждой в голосе поинтересовался доктор Бруно.

— Всенепременно, — заверил его Жан, а Энни слабо качнула головой и улыбнулась.

Оказавшись на улице, Жан поволок Энни к ближайшей скамейке. И как только он усадил ее, она тут же уронила голову на его плечо.