– Без твоей помощи не обойтись, – наблюдая за реакцией Элвиса, закончил рассказ. – Может, сможешь раздобыть для нас официальную «ксиву[4]»? Ну, чтоб в Невирье нам оказали всяческое содействие. Что скажешь?

Везовский какое-то время молчал. Шевеля растопыренными пальцами, рассматривал золотые украшения на своих руках. Потом неспешно принялся раскуривать сигару. Выпустив изо рта кольцо сизого дыма, наконец, заговорил:

– Я знаю Волынь, как эти пять пальцев, – Алоиз выставил вперед пятерню. – Это моя родная земля. Моя любовь, пше прошам.[5] Однако Невирье – это моя боль. Пану, конечно, известно, что я меценат, как и то, что Алоиз Везовский бывший злодей… Но, не будем об этом. Помнишь у «советов» была телепередача «Алло, мы ищем таланты»? Вот этим я и занимаюсь сейчас. Ты не знаешь, сколько молодых дарований пропадает в нашей глуши. А я их нахожу и вытаскиваю хотя бы до уровня Луцка. Бог не дал таланта художника или поэта, но я имею деньги и связи, чтобы другие могли пробиться в люди. Наверное, так я хочу выпросить прощение у Всевышнего за свои грехи…

– Алоиз, я не священник, – вставил я, пытаясь вернуть его к теме разговора.

– Да, я знаю, но прости мне эту слабость. Не ведаю почему, но мне с паном легко говорить. Тебя, наверное, многие любят?

– Алоиз, я не психотерапевт.

– Прости, прости. Уже перехожу к делу. Так вот из Невирья мне не удалось еще никого вытащить. И не потому, что там нет талантливых людей. Около года назад на «Варшавском» рынке увидел парня, который продавал картины. Оказалось, что он сам их пишет. Конечно, не Шишкин, но в его лесных пейзажах меня поразило настроение. Сам он из Невирья. Сирота – родители рано умерли, потому что много пили. Парню нужно было на что-то жить, вот и начал рисовать. В общем, договорились с ним, что я приеду в гости посмотреть, чем можно помочь. Потом дела меня задержали. Попал в Невирье только через два месяца. Так он за это время уже спился. Ты представляешь? Я бегом в районный отдел культуры. Ну, чтоб обратили внимание – талант пропадает. Меня сразу к районному «голове» провели. Ну, думаю, солидный подход. Обрадовался. А тут – облом. Этот козел, пся крев, меня так далеко послал, что я с тех пор в Невирье ни ногой.

– Тебя послали, и ты все так оставил? – недоверчиво переспросил я. – Ты же в авторитете?

– Ай, прошу пана, – отмахнулся Элвис. – Об этом я тогда и подумал. Мне же сказали, что на того парня заведено дело за контрабанду. И что обо мне могут сообщить, как о подельнике, если не уберусь из Невирья. Что мне оставалось делать?

– Контрабанда – это, скорее всего, брехня.

– А кто знает? Мне по вашим ментовским инстанциям ходить как-то не с руки. Можешь считать, что Элвис испугался. Короче, обломали меня заниматься Невирьевскими талантами.

– Так что, не поможешь мне с командировкой?

– Я разве так сказал? Пан здесь от Георга, а для этого человека я сделаю все. Да мне и самому интересно туда поехать. Раньше повода не было, но теперь есть. Я не злопамятный, но в глаза тому местному «бугру» посмотреть хочется. Идею ты хорошую подкинул – на счет этнографической экспедиции. Я такую «ксиву» достану, что нас с почетным караулом встречать будут.

– А вот этого не надо. Нам туда на «кошачьих лапках» нужно прокрасться. Но документы, конечно, понадобятся надежные и убедительные. Так чтобы расположить к себе людей, а бдительность начальства притупить. А «нароем» чего-нибудь, тогда и посмотришь «козлу» в глаза.

К нам подошел официант и положил перед Везовским бумажную салфетку. Я заметил, что на ней что-то написано. Алоиз быстро достал из пиджака телефон и кому-то позвонил. Потом слушал секунд пятнадцать, а напоследок выдал длинную тираду на польском языке, которую закончил словами: «Холера ясна!».