Это было бы пустяком, но по ночам я вступала в жаркие споры с Незнакомцем, даже ругала, пеняя на его внезапное исчезновение, которое принесло моей бабушке столько боли. Он же смотрел на меня из ночи своими печальными глазами и всегда молчал. Молчал так, что мне становилось не по себе. «Нет, с ним что-то случилось», – думала я, – «Он бы не пропал по своей воле. И наверняка не виноват в своём исчезновении…» От этих мыслей становилось легче, но любопытство не отпускало.

Много лет спустя, за год до своей смерти, бабушка получила заказное письмо из Комитета Государственной Безопасности. В нём был сухо изложен ответ на бабушкин запрос о неком Лазаре Григорьевиче, то ли Розине, то ли Розовском. Фамилию я не запомнила, потому что в тот момент, пока я читала письмо, взятое без спросу, бабушка неожиданно вошла в комнату и застала меня врасплох.

– Плохо читать письма, предназначенные не тебе, – резко сказала она и буквально выхватила листок из моих рук.

Бабушка выглядела очень рассерженной, суровой и совсем не похожей на себя. Я испугалась и попросила прощения. Но она не разговаривала со мной целый день из той маленькой недели, которую я проводила в бабушкином доме, вырвавшись из Москвы после сессии. Но кое-что я всё же запомнила. В том письме говорилось, что Лазарь Григорьевич был расстрелян в 1939 году.

«Значит, перед самой войной», – думала я. И ещё я успела прочесть, что он реабилитирован Верховным Судом СССР. Приводился даже номер постановления, а ещё было добавлено, что на сегодняшний день с Лазаря Григорьевича сняты все обвинения в шпионаже на японскую разведку.

Причём тут японская разведка? Что за чушь? И как могли расстрелять невиновного? Все эти вопросы не помещались в голове, смешивались, превращались в непонятную кашу. Но вдруг меня осенило: это же тот самый пропавший человек, Незнакомец, о котором давным-давно рассказывала бабушка. Это он подарил ей золотую коробку на Новый Год и написал записку тоже он. Пазл неожиданно сложился.

Но бабушка, как прежде, молчала и никогда не говорила ни об этом человеке, ни о страшном письме из Комитета.

Когда после её смерти я перебирала семейный архив, того письма не нашла. Оно исчезло, будто его и не было никогда, будто с уходом бабушки, исчезла и её тайна.

Глава 5

.

Птифур

Приходящий в мои сны Незнакомец часто разговаривал со мной. Он и подсказал идею с подарком.

– Конечно же – это должна быть золотая коробка с печеньем, не сомневайся, – нарушил свое всегдашнее молчание он.

– И чтобы непременно «птифур»! Записку на папиросной бумаге сделай, – он улыбался мне из сна.

– Такая бумага есть в книжном, что в центре городка, знаешь? И слова подбери хорошие, нежные, чтоб бабушка порадовалась.

Я согласно кивала головой и улыбалась ему в ответ.

– А что, если изобразить сердце, пронзённое стрелой? – спрашивала я вдохновенно,– Как на записке Сашки Дунаева, подброшенной мне на перемене? Красиво? Или нет?

Незнакомец возражал:

– Но тебе же не понравилась записка? И сердце не понравилось. Ты сама возмущалась тем, что своё имя Сашка закрасил акварельной краской, а сердце со стрелой обозвала банальным. Но самое главное, сашкино имя под краской легко читалось, если посмотреть записку на просвет, ты забыла? И тебе не составило труда разгадать, кто её автор. А ты же любишь всё таинственное. И бабушка тоже.

С ним трудно было спорить, и я соглашалась. Незнакомец будто читал мои мысли:

– А двадцать копеек, завёрнутые в записку? Они же тебя разозлили! Ты пожалела Нину Ивановну – маму Сашки. Деньги она дала ему на обед, а он? Отдал их и без обеда остался, глупый! – Незнакомец укоризненно кивал головой и тихонько растворялся во сне, а я просыпалась.