– Ну, вот… Поди, уж починил давно. Что нам Дементий?.. Дементий только пискает на гармонии, а Калистрат – настоящий игрец, – стояла на своем Аришка.

– Не пойдет, говорю тебе, Калистрат от работы.

– Полно врать-то тебе! Посулить ему за полдня рабочего сорок копеек, так в лучшем виде пойдет.

– Калистрата сюда с музыкой! Живо! – стучал Петр Михайлыч кулаком по столу. – Стакан! Что такая моя оккупация?

Мужик Степан побежал за Калистратом и через четверть часа вернулся с ним. Калистрат – молодой парень с серебряной серьгой в ухе – как был на работе в закопченной рубахе и опорках на босую ногу, так и явился на пир с гармонией. Он заиграл какую-то песню, девушки заплясали перед столом французскую кадриль, состоящую, впрочем, только из первой фигуры, повторили эту фигуру раза четыре, но тут Петр Михайлыч, сначала подпевавший под музыку, стал клевать носом и наконец, сидя у стола, заснул, положив на него руки, а на них голову. Девушки, услыша храп, стали будить Петра Михайлыча, он не просыпался.

– Петр Михайлыч! Что ж вы? Проснитесь! – трясла его за рукав Аришка.

Петр Михайлыч не откликался и был недвижим.

– Довольно, что ли, Петр Михайлыч, петь и танцевать? Ежели довольно, то пожалуйте нам расчет, и тогда мы по домам пойдем.

– Прочь! Чего вы его будите? Дайте покой! Видите, человек измаялся. Не пропадут ваши деньги. После за ними придете, – вступился за него егерь.

– Да он забудет потом об нас, и пропадет у нас все пропадом. Петр Михайлыч! Ваше степенство!

– Не вороши, тебе говорят! Никогда он не забудет, а забудет, так я напомню. Сколько тут вас? Пять душ?

– Да он, голубчик Амфилотей Степаныч, тверезый-то по двугривенному нас рассчитает, а от пьяного мы от него по полтине можем взять. Пьяный он щедрее.

– Не таковский он человек. Человек он обстоятельный, купец надежный, а не шишгал какая-нибудь, у него два дома в Питере. Что скажу, то и даст.

– Так ты, голубчик, похлопочи, чтобы по полтине… Вот нас пятеро, так чтобы два с полтиной. Двугривенничек мы тебе от себя за труды дадим, – упрашивали девушки.

– Ладно, ладно. Убирайтесь только вон.

– Когда приходить-то?

– Вечером, вечером приходите. Вечером я его разбужу.

– Ах, какая незадача! За грибы получили, а за песни так и не посчастливилось, – с сожалением говорили девушки, уходя с огорода.

– Мне тоже с него за полдня получить, – бормотал кузнец Калистрат. – Меня от работы оторвали. Ты скажи ему, чтоб два двугривенных…

– И мне за рыбу шесть гривен… – прибавил одноглазый мужичонка. – Ты напомни ему, Амфилотей Степаныч. Да не даст ли он рубль? Ведь он проснется, так не будет помнить, что за шесть гривен сторговался.

– Все, все до капельки получите вечером, убирайтесь только вон!

– Ты похлопочи, говорю я, чтоб рубль-то… Может статься, он забудет. А я тебя за это потом двумя стаканчиками с килечкой…

– Проходите, проходите. Нужно же дать человеку покой! – гнал всех егерь. – Степан! Помоги мне Петра Михайлыча оттащить от стола и положить вот тут на ковер под дерево.

Егерь и мужик бережно подняли охотника, поволокли его и, как кладь, положили на ковер под вишню, сунув ему под голову подушку.

– Ну, прощайте, родимые. Пойду я… – уходила с огорода баба. – Я довольна. За ягоды три гривенника получила и пива напилась вволю, – пробормотала она.

Кузнец Калистрат шарил по столу и допивал из недопитых бутылок пиво. Найдя под столом непочатую бутылку, он хотел унести ее с собой, но егерь отнял ее.

– Да ведь тебе еще останется. Чего ты жадничаешь! – сказал ему Калистрат. – Вон еще три непочатые бутылки стоят.

– Проваливай, проваливай! Я жалованье получаю и приставлен, чтобы охотничье добро стеречь. Ведь уж и так налакался досыта.