– Пивка? – встрепенулся Степан. – В один монумент слетаю. Полдюжинки?

– Зачем полдюжины? Бутылку! – отвечал доктор.

– Тащи полдюжины. И я выпью. Да нужно и девок попотчевать, егерю дать… – перебил его Петр Михайлыч. – Меня не забудьте, ваше боголюбие, – подсказал Степан.

– Да, да… Моему вознице Стакану тоже стакан. Вот деньги. Вели из кабака дюжину притащить! Теперь не выпьем, так на вечер останется.

Мужик схватил деньги и побежал с огорода. Показались три деревенские девушки. Они подходили и пели песню.

– А, Ариша! Здорово, живая душа на костылях, стрекоза в серьгах!

– Здравствуйте, Петр Михайлыч, – поклонилась Петру Михайлычу красивая черноглазая девушка в зеленом шерстяном праздничном платье и улыбнулась во всю ширину лица. – С работы по вашему приказанию ушла, только бы вам угодить – вот как мы вашу милость ценим. Стала я дома переодеваться – мамка ругается! Страсть как ругала меня, а все из-за вас.

– Молчи! Посеребрю!

– Уж разве что посеребрите. А то, ей-ей, от работы оторвалась. Ведь сорок копеек в день…

– Цыц! Водки хотите?

– Не потребляем, сами знаете. Вот разве пивца.

– Сейчас пиво принесут. Пойте!

Девушки запели. Доктор сидел, закуривал новую сигару, улыбался и бормотал:

– И это называется охота! Гм…

Появилось пиво. К бражничанью Петра Михайлыча присоединились мужик Степан, егерь, три крестьянские девушки. Даже мальчишка Ванюшка и тот просил себе стакан пива. Петр Михайлыч взъерошил ему волосы на голове, назвал паршивцем, но пива дал и приказал ему выпить его залпом, что тот и исполнил, похвастав:

– Эка невидаль пиво-то! Я стакан водки сразу выпить могу. Мы раз с Максимкой, с сынишкой Василья Корявова, целый двугривенный в питейном пропили. От господина охотника за сморчки деньги получили – и пропили. Я даже пьян был.

Доктор покачал головой и сказал:

– Еще хвастаешься, дрянь эдакая. И не выдрал тебя отец за это?

– Зачем драть? Тятька сам пьян был. Его тоже охотники напоили.

Девушки голосили песни. Петр Михайлыч хватал их и сажал к себе на колени. Они вырывались. Доктор тоже все еще не шел на охоту и сидел тут. Он хоть и сказал, что выпьет только свою положенную порцию, то есть одну бутылку пива, но пил уже вторую. Мужик Степан рассказывал, что в Гуляеве медведь появился и задрал телку.

– Медведь? – встрепенулся доктор и крикнул егерю: – Амфилотей! Так что ж ты? Надо его обойти. Ты знаешь, что я давно медведя дожидаюсь, чтоб свой медвежий охотничий аппарат испробовать.

Егерь махнул рукой.

– Пустое дело, Богдан Карлыч! – сказал он. – Никакого медведя нет. Бабы брешут. Я уж ходил и смотрел телку. Просто ее чуточку собаки сторожа Кондратья в лесу подрали. Забрела в лес, и подрали. И подрана-то самую малость.

– Толкуй! Толкуй! Староста гуляевский этого медведя видел, – стоял на своем Степан.

– Так староста видел медведя-овсяника, на овсе его видел, а овсяник не станет телку драть.

– Как не станет? В лучшем виде задерет. Но ты мне хоть овсяника приготовь для испробования аппарата. Должен же я когда-нибудь испробовать аппарат при господах охотниках. Аппарат удивительный. Я хочу на него даже привилегию взять. Пожалуйста, медведя… Ведь тебе про медведя не я один говорил, тебе и другие охотники говорили.

– А овсяники будут. Дайте только срок овес скосить. Как вот овсы скосят – тут у нас овсяники и обозначатся. Придут они на скошенное место по старой памяти – я давай выть. А теперь как же овсяника обходить? Овсы помнешь. За потраву надо платить.

– Но ведь медведь-то все-таки мнет овсы. А убив его, мы даже сделаем благодеяние владельцам овсов. Но, главное, мне хочется аппарат свой испробовать.