– Это был исследовательский проект… – начала Элизабет, но её голос прервался. Она сглотнула, посмотрела в сторону, пытаясь вспомнить точные формулировки, но всё казалось бессмысленным. – Мы изучали возможность восстановления человеческой жизни через нейростимуляцию… Всё должно было быть под контролем.

– Но что именно пошло не так? – настаивала молодая следовательница с планшетом, её глаза казались мягче, но в них читался профессиональный интерес.

Элизабет не могла ответить. В голове крутились сцены кошмара: рвущие плоть руки, крики, горящие тела…

Тем временем, позади неё по коридору прошёл человек, которого никто не заметил. Это был охранник, укушенный Майклом. Его походка была прерывистой, будто ноги и руки не хотели слушаться. Левую руку он странно вывернул, так что её локоть указывал вперёд, а кисть болталась, словно обломанная ветка. Его голова немного наклонилась набок, как у марионетки с перерезанной нитью.

Но более всего выделялось лицо. Зловещая ухмылка растянулась от уха до уха, обнажая зубы, которые теперь казались острее, чем у обычного человека. Глаза охранника мерцали тёмным, маслянистым светом. Он шёл, излучая уверенность, но его движения выдавали нечто нечеловеческое.

Элизабет даже не заметила его появления. Её внимание всё ещё было сосредоточено на допросе, и она не знала, что кошмар, который, казалось, закончился, только начинал распространять свои тёмные корни за пределы лаборатории.

Я пригласил Томаса Квэйта в кафе, что на 5-й авеню Нью-Йорка. Был поздний час, в кафе было мало людей. Небольшое заведение в классическом стиле, с винтажной мебелью и светлыми абажурами, мягко освещающими небольшие деревянные столики. На стенах висели старые черно-белые фотографии города, добавляя уют и атмосферу ушедших времен. В углу стоял винтажный проигрыватель, из которого тихо лилась джазовая мелодия, создавая расслабляющую атмосферу. Пол устилали старинные плитки в чёрно-белую шахматную клетку, а стойка бара была сделана из потемневшего дуба, отполированного до блеска. Сквозь большие панорамные окна можно было увидеть вечерний Нью-Йорк.

Через витрину я видел Эмпайр-стейт-билдинг – величайшее сооружение города, возвышающееся среди огней. Небоскреб казался неподвижным гигантом, наблюдающим за неугомонной жизнью мегаполиса. Даже в поздний час улицы были освещены яркими неоновыми вывесками, проезжали такси, а люди спешили по своим делам, как будто вечер только начинался. Но внутри кафе царила тишина и спокойствие. Люди сидели небольшими группами, обсуждая свои дела шепотом, иногда поглядывая на экран в углу зала, где шел старый видеоклип Майкла Джексона. На мониторе показывали «Smooth Criminal» – культовый клип с эффектными танцевальными движениями. Знаменитая сцена с «антигравитационным» наклоном завораживала даже спустя столько лет. Музыка в кафе была приглушенной, но на заднем фоне можно было уловить ритмы и легендарный голос поп-короля.

Мой одноклассник Томас Квэйт пришел вовремя и сел напротив меня. Он был одет солидно: дорогой серый костюм, белая рубашка с тонкой синей полоской и аккуратный галстук, поверх которого поблескивала серебряная булавка. На запястье – массивные часы, явно бренда класса люкс. Взгляд у него был чуть надменный, как у человека, привыкшего к власти и уважению. Он знал, чего достиг, и осознавал свою значимость. Теперь Томас был конгрессменом, и через его руки проходили бюджеты множества ведомств, он умел принимать решения, от которых зависели миллионы. Это был человек, который четко знал себе цену и не боялся демонстрировать свое положение в обществе.