Откуда же сошла нежеланная болезнь? Как ни странно. Но с облагодетельствованного неба. И на узаконенных (упрочнённых) началах. Избежать нельзя, невозможно, а прожить предложено всем (от первого до последнего), исключений не существует! Посмотри на себя и определишь сие весьма откровенно…

Теперь другая женщина и с другими ценностями своего подобия в отношении божественной Евы, в коей и предначертана мера всему поколению, лежала посреди мрачного убожества пустынно-грязной улицы и слушала навет зла, распростёртого пред ней так явственно и убедительно. Но жена без мужа – это всё равно, что земля без неба. Совокупность даёт возлюбленное плодородие. Мужчины служат прихотям тела более организовано, и потому их бремя насилуется от тьмы иначе, нежели у женщины.

Все друг с другом, но не все одинаково мыслят, а похоть реализует себя однотипно. Пришла и стянула узлы членов до боли и сумасшествия на безумных идеях кровяных притоков а, стянув, и осквернила мысли, и человек испил унижение, хотя кому-то это покажется блаженством, а это потому, что он никогда не зрел подлинное блаженство, которое приносит восторг неземной!

Она в свои семнадцать лет смотрела на мир в розовом чувстве, когда жизнь – это рай. Рай в любви присутствует, несомненно, но на земле любовь соприкасается ада обязательно, в этом историческая сущность дыхания вечности.

Рай – откровение света. Ад – вместилище мрака.

А на единении – человек с человеком (мужчина, женщина) и купаются оба во свете, во тьме. Найти что-то единое для себя – нельзя, просто невозможно. Поэтому приходится жить в обоюдной символике, а отсюда и господство страсти, и речевая лирика образов, и болезненности, и прочие неустройства.

Страсть возникает из союза, но не сливается ни со светом, ни с тьмой. Страсть расходуется самостоятельно на приливах и отливах крови, которая и есть – главный источник чувств. При избытке чувства кипятятся кровью, и человек не в силах совладеть с тем, что творится внутри тела.

Осуждать телесное жжение (немеркнущая жажда плотского недомогания) – ума много не надо. А вот выяснить его смысл – это уже мудрость, предоставленная веком нынешним. А знания и вовсе не каждому по зубам.

Вот и текут, льются, скачут мгновения как-то пресно и весьма болезненно, убого и мученически, а ответа нет и нет, хотя всякая (полезная и потребная) правда спрятана внутри человеческой души. А попробуй, отыщи её!

Рвалась воля испёкшихся чувств. Женское достоинство сломлено на пути, что предстал так горько и страшно, и теперь оно не выискивает себе равенство, не выискивает любовь, которая вечна, умереть – неспособна, или смыться дождём зла.

Он говорил ей слова, лаская так откровенно, что девичья красá и гордость парила вне всяких впечатлений. Нет, сами впечатления не стирались на данном этапе полюбовной и лиричной опеке, но она, эта опека, лобзала её душу как-то слишком горячо и взволнованно. Поверила слову, поверила жесту, поверила взгляду и упала в объятия не грубого человека, именуемого мужчиной, а в объятия человека, которому доверилась безгранично!

А зачем поверила-то? Зачем доверилась?

Пусть, пусть шептал о любви…

Но разве мужчина достоин правды на теле, коим испивает сладострастие? Нет, его тело – это игра, игра в любовь и в слова. Он думает иначе, поступает иначе и реализует своё право не чувством души, а желанием прихоти.

Сперва глаголет словечки попроще, чтобы сломать женский ум, потом скудость незаметно испаряется и на смену является изобильное красноречие, яркая вольность и безудержный огонь! Осиль-ка устоять, не упав!

Кто осилит? Кто выдюжит?