Екатерина, как только объявили посадку, подхватив чемодан, пакеты и сумки, поспешила с детьми к вагонам. К ее счастью, встретилась с офицером, который лечился недавно в ее отделении в госпитале. Узнав, что она без билета, пообещал все устроить, наказав не отходить от вагона и ждать его. Ждали… До отправления оставалось две минуты, настроение у нее и ребятишек окончательно упало, как вдруг из вагона на подножку вышел офицер и, махнув им рукой, крикнул:

– Давайте быстро сюда. Чемоданы оставьте, ребята занесут.

Спрыгнули двое солдат, подхватили багаж, и через несколько секунд Екатерина с детьми сидела в двухместном «СВ». Пришлось переплатить, но это было мелочью по сравнению с кошмарным ожиданием предыдущих суток. Дочка и сын, сонные и голодные, приткнулись к ней с обеих сторон. Младшенький, обхватив ручонками плечо, уже слюнявил ее блузку, засыпая.

Старшей дочке исполнилось десять лет, а сыну не было и пяти. Существовало правило, что дети военных, служащих за границей, на время каникул должны были вывозиться в Союз. Потому невозможно передать вокзальное сумасшествие в августе в Москве. Местные работники на тех, кто едет за границу, смотрели очень недружелюбно (богачи европейские!) и старались сорвать на них свое раздражение от тяжелой жизни в Союзе.

Когда принесли чай, дети уже спали. Екатерина растормошила сына, сводила в туалет, умыла впервые за сутки. Ножки были искусаны комарами – смазала волдыри кремом, прижгла царапинки зеленкой, надела колготки и заставила съесть бутерброд. Уложила с собой на нижнюю полку. Дочка сопела на второй – будить ее было бессмысленно: сняла с нее джинсы, ботинки, влажным полотенцем протерла ножки. Наконец, сама коснулась подушки и провалилась в сон. Однако спала неспокойно. Снилась мама, молодая и веселая, в белой шляпе от солнца и с гитарой, улыбалась и пела голосом Людмилы Гурченко. Снился дом с цветами под окном и начинающей желтеть березкой. Проснувшись, ощутила на щеках слезы. Глубоко вздохнула-выдохнула, постаралась успокоиться.

Вагон равномерно покачивало, занося на поворотах, отчего матрас у дочки периодически сползал сверху вместе с ее ногами. Приходилось вставать, поправлять. За окном мелькали пустыри, на которых ржавела добротная с виду сельхозтехника. Впереди надвигались огромные, как египетские пирамиды, горы пустой породы у шахт. Поезд подходил к Киеву.

Задернув занавеску, Екатерина легла, прижав к себе теплое тельце сына. От его волос пахло травой и медом. Перед отъездом с Алтая удалось побывать с детьми на пасеке у знакомого врача-пчеловода. Там ребятишки вдоволь набегались по полянам, кувыркались с горки, купались в речке. Бочки с медом стояли под наклоном у сарая – мед со стенок стекал на дно, там его зачерпывали и выливали в бидон. Ребята с кружками ныряли в бочки, собирали остатки со стенок и, перепачканные с ног до головы, пили душистый мед, ели малину в меду. Через день к тем бочкам никто не подходил – пресытились. Пчелы вокруг них роились, но почему-то не кусали. Стоило зайти на полянку к ульям Екатерине, как ее тут же ужалила пчела: глаз превратился в щелку, отек держался целый день, хотя она прикладывала к месту укуса пятачки и примочки.

Воспоминания об отпуске совсем успокоили Екатерину. Дорожные страхи остались позади. Закрутились мысли о будущем: сбор дочки в школу и отдых для самой себя, ведь выход на работу лишь через месяц. Август и сентябрь в Венгрии – золотая пора: вокруг ароматы созревающих фруктов, цветущих левкоев и нанизанных на проволоку перцев. Теплые тихие вечера в Секешфехерваре были необыкновенно хороши – дома не сиделось, люди гуляли в парках, проводили время у воды, любовались замками Средневековья. В приятных думах о встрече с мужем и предстоящих прогулках, она не заметила, как заснула.