Шляпа котелком умолкла и поникла головой. Поезд мчался.

Вот и Шувалово. Поезд уменьшил ход и тихо подошел к платформе. Пожилой человек в шляпе котелком взглянул из окна на платформу и сказал:

– Вон и мои меня дожидаются.

– У вас две дочери? – спросил его старик с Владимиром на шее, увидав, что в окно заглядывают две девушки в малороссийских костюмах.

– Ох, четыре! Четыре штуки, государь мой! Вот эти две уж на возрасте. Из-за них-то и меняю квартиру. А то две маленькие. Да сын-гимназист на придачу. Мое почтение-с… До свиданья… До завтра…

И, забрав в руки пакеты, пожилой человек в шляпе котелком стал выходить на платформу. Две дочери в малороссийских костюмах и жена в кружевной косынке на голове и в какой-то рыжей накидке на плечах тотчас же бросились к нему.

– Бонжур, папа! Ты нашел квартиру? – воскликнули дочери, целуя его.

– Здравствуй! Ну что, нашел квартиру? – спрашивала жена, подставляя ему щеку.

– Матушки мои, да ведь это не так легко, как вы думаете! Это не тяп-ляп да и клетка. Сегодня я опять пробегал часа полтора по дворам, но ведь больше я не могу. У меня все-таки служба!

– Ну, вот ты какой! – фыркнула старшая дочь. – А мы уж думали, что завтра поедем все смотреть и решать.

– Главное, нам нужно знать, будет камин в нашей комнате или не будет, потому мы с Катей экран хотим вышивать.

– В самом деле, Кузьма Николаевич, наметил ты что-нибудь подходящее? – задала вопрос жена.

– Решительно ничего, хотя сегодня обегал всю Надеждинскую улицу.

– Фу, какой вахлак! Третий день ищешь, и ничего!

– Может быть, и неделю проищу и то ничего не найду. Пойди-ка ты, сунься.

– И наверное бы нашла. Вот вся статья, что мне и отлучиться из дому нельзя. Вообрази, мы без горничной!

– Что такое стряслось? – спросил муж.

– Сегодня отказалась от места и переезжает на место на дачу в Красное Село. Солдат сманил. Вчера она отпросилась со двора, ездила в город, виделась с ним – вот он и ставит ее на место вблизи лагерей, где сам стоит, чтоб чаще видеться с ней. Нянька говорит, что она давно уже искала себе места поблизости к лагерям, публиковалась в газетах, выбирала из газет адреса, где ищут горничную. Ну, вот и нашла, что искала.

– Не сама, маменька, она нашла, а ей солдат ее нашел. Я же ведь говорила вам, что она мне рассказывала, – перебивает мать старшая дочь.

– Ну, ну, молчи! Тебе об этом и знать не нужно.

– Да что ж тут такого эдакого? В сентябре они женятся. В сентябре у них свадьба. 30 августа он выходит в бессрочный отпуск.

– Откуда ты это все знаешь! – всплескивает руками мать.

– Ах, боже мой! Да мы ей и письма-то к солдату писали. Ведь она безграмотная, – рассказывает младшая дочь. – Сами писали и от него письма читали.

– Кузьма Николаевич, слышишь? – спрашивает мать, идя рядом с отцом. – Вот взять бы хорошую орясину…

– А уж это ты распорядись сама. Мне не до этого. У меня и так голова кругом, – отвечает отец семейства, смотря на все посоловелыми глазами. – Это искание квартиры, эти лестницы, эти дворники, эти швейцары измучили меня и истерзали до того, что вот скажи мне, что вместо горничной наша Катька сама переезжает к солдату в Красное Село, я и то не возмущусь, и то руками не разведу – вот я до чего устал и измаялся.

– Боже, и это говорит отец!

– Да-с, отец, который живет хуже, чем собачьей жизнью, благодаря этой ежедневной езде в город и из города, благодаря отыскиванию квартиры, путешествию по лестницам и прочая и прочая… Девчонки у тебя на руках и делай ты с ними, что хочешь, а меня оставь в покое.

– Позвольте, мамаша, да что же тут такого постыдного – знать, что наша горничная Маша выходит замуж за солдата? – начинает старшая дочь.