– Вот! Ляльку-Одолень накрутила…

В руках Эль оказалась маленькая куколка, очень напоминающая саму бабушку. На тряпичном лице мягко светились нарисованные углём глаза. Уголки свекольного рта Одолень были опущены вниз, отчего выражение застыло то ли в печали, то ли в капризе.

– Тни ли плоть ошую, – попросила Надея.

В пальцах у неё мелькнула тонкая блестящая игла, и бабушка проворно ткнула в сгиб локтя протянутой Эль руки. Показалась капля крови, девушка вздрогнула от неожиданности, а бабушка Надея ласково залопотала что-то себе под нос, выдавила кровь на куклу. На тряпичном теле в районе сердца расплылось красное пятно. Оно вспыхнуло маленькой искрой и тут же впиталось внутрь. Бабушка довольно улыбнулась:

– К перси захватиши, смагу озбынешь.

Она жестом показала, что Эль должна прижать Одолень к своему сердцу. Когда мягкое тельце куклы коснулось её кожи, девушка почувствовала, как забилось маленькое сердечко в лад с человеческим ритмом. Это невероятно, но в кукле таилась жизнь. Она задрожала в руках Эль, вытягивая боль, безнадёжность и обиду из её души. Бабушка ласково улыбнулась, кивнула:

– Лялька-Одолень и желю, и смагу избытиши. Но как только переполонь ея настанет, то на куски развалишися…

Казалось, душу заливает тёплый свет, слёзы всё ещё текли по щекам, но в них уже не было страха. Чувство радости и надежды охватило Эль. Бабушка Надея протянула ей большие махровые рукавицы.

– Не застонь желю зазряшне, – повторила. – Коль беши крада, нет в том суеты. Увер постигнеши, коли не усопше.

Эль поняла смысл того, что ей сказала бабушка Надея.

«Теряя, приобретаешь».

Только теряя, приобретаешь.

Тинар вышел за дверь поспешно, чтобы Эль не увидела его слёзы. Жалость и беспомощность ударили под колени, ноги больше не держали, и он навалился спиной на косяк. Перед глазами стояла картина, которую он увидел, когда очнулся. Эль, неестественно подогнув под себя одну ногу, неподвижно лежала на земле. Изодранная одежда свисала лохмотьями, слипшиеся волосы прядями разбросаны вокруг бледного лица, всё тело покрыто кровью и копотью. В прозрачном рассветном воздухе, спеленавшем её холодом, Эль казалась такой крошечной…

– Я убью его, – прошептал Тинар. – Кто бы он ни был, я найду и убью его.

***

Эль встала на ноги почти сразу, как только Одолень вытянула из её сердца безнадёжную тоску. Тут же выяснилось, что в грумгород они отправиться сейчас не могут. Пока она лежала в беспамятстве на попечении бабушки Надеи, Тинар отправился в кевир и вернулся с плохими новостями.

В грумгороде сразу после их ухода приключилась какая-то заразная жуткая болезнь. У центральной штольни военные развернули нешуточное оцепление, власти объявили эпидемию и закрыли территорию на карантин. Моу сутки крутился вокруг натянутой сетки, но попасть за неё не смог. Все тайные ходы, известные только ему, оказались перекрыты. Даже мелкие туннели, через которые сновали туда-сюда по своим бесконечным делам маленькие зверьки, живущие в двух мирах – кевире и подземелье, – даже эти норы наймасты тщательно засыпали и утрамбовали.

Военные на контакт не шли, а что больше всего удивило Тинара – он не увидел ни одного призванного для лечения шамана. Карантин этот был какой-то странный.

Но в любом случае Тинару и Эль не оставалось ничего другого, как задержаться у гостеприимной були Надеи и подождать, пока ситуация хоть как-то прояснится.

Невысокий степной хутор Ляльки, со всех сторон окружённый чахлым лесом, состоял из пяти дворов, четыре из которых оказались давно заброшены. Никакой теплоты живых существ не осталось в покосившихся домишках, и, если бы не бабушка Надея, которая изредка приходила разжигать жаровни в этих домах, они бы наводнились выворотниками. Это был своеобразный ежемесячный ритуал, который бабушка, кажется, придумала сама себе, но со временем он стал обязательным.