– Передай Его Всесвятейшеству…

Голос звучал тихо и слова вырывались с легким шипением. Посланник отпрянул от подошедшего вплотную короля, в панике переводя взгляд с серебряной оскаленной половины на живую, казавшуюся тем не менее еще одной маской. Она страшила не меньше – едва заметно двигался лишь уголок рта.

– Я подумаю.

Король вернулся в кресло. Сегодня ему особенно нездоровилось и продолжать аудиенцию он был не намерен. И увидев, что посланник понтифика все еще топчется у дверей, добавил все тем же шипящим голосом:

– Прочь!

Повторять не потребовалось.

Рескрипт снова оказался в руках..

«Оказать содействие… брату в Единой Вере императору Мануилу… провинции Эдесса…»

Для Григория даже последний клятвопреступник лишь заблудшая овца. Со слов отца король помнил, чем закончилась посылка помощи в прошлый раз. Император бросил правый фланг, куда определил орденских рыцарей Эдессы и Антиохии в настоящую мясорубку. Несколько часов бились они и только завидев, что ордена одерживают верх, Мануил отправил к ним своих любимых венгров. Помогло это мало – домой вернулся лишь каждый десятый. А следом в ослабленное Эдесское графство вошли войска вчерашнего союзника. Не спасло ни вмешательство Святого престола, ни наспех собранное ополчение. Новая граница пролегла через Турбессель. И вот снова… Забыл? Простил? Простить такое оскорбление может только святой. Или дурак. Святым понтифик не был. Дураком определенно тоже. Так что же им движет? Трусость? Подкуп?

Король не заметил, как нервно сжал кулаки и острый шип сросшегося с пальцем храмового кольца впился в ладонь, а на стол натекла небольшая лужица крови.

А ведь Григорий прекрасно осведомлен о состоянии дел. Или он таким образом умывает руки? Полуторатысячный гарнизон Святого города останется на месте. Ордена? Алеманнский Святого распятия, храмовники, несколько сотен вольных… Рыцари Страстей Исусовых и орден Тау не в счет – кто останется оберегать подходы к Храму? Еще братья–каноники, коих в городе насчитывалось около полусотни, но эти и вовсе никому не подчинялись, а руководствовались лишь им самим понятными правилами.

Оставались Дети пророка. Чертов Салах ад–Дин7! И угораздило его ввязаться в ту глупую авантюру с Ги. Валяется в лекарне с раздробленной ногой и бредит голыми бабами. Братья–лекари не ручаются за то, что он когда–нибудь поправится головой. И это Страж Востока! Без этого везучего курда все станет гораздо жарче…

– Пошлю к ним Лузиньяна! Натворил дел со своими скачками, пусть и разгребает. Король достал письменные принадлежности и вздохнул. Мануил не получит запрашиваемую помощь.

«Король Иерусалимский Бодуэн четвертый…» В дипломатии он был великолепен. Старик Григорий не найдет в послании и слова неуважения, хоть общий настрой написанного указывал совершенно ясное направление. Понтифику не удастся переложить ответственность за отказ на короля.

Посланник понтифика дожидался за дверью и явил себя взору Бодуэна сразу вслед за зовом.

– Ваше… Король взмахом руки заставил его замолчать. Разряженный юнец повеселел было лицом, завидя подготовленный документ, но радость была подбита на взлете.

– Не думаю, что Его Всесвятейшество будет рад твоему возвращению… Возможно, даже накажет. – рука вновь поднялась и указала на дверь.

Вечерело. Невыносимая дневная жара уже стихала. Король вышел на просторный балкон, с которого виднелся прекрасный сад с цветущими растениями, названий которых Бодуэн не знал, с гранатами и апельсиновыми деревьями. Вдалеке, за бывшими Дамасскими воротами – кучей обрушившегося камня, заросшего бурьяном с чудом сохранившимся лазом, сквозь который едва протиснется не самый упитанный человек, виднелись развалины Шепчущего города. Старый, оставленный хозяевами Иерусалим. Больше тысячелетия ни одна человеческая стопа, ни лапа животного не нарушали его покой. Даже птицы в полете сторонились этих страшных руин. Руин, что и сейчас несли на себе отпечаток Гнева Господа. Рассыпавшиеся и окончательно потерявшие былые очертания на границе запустения и обитаемых земель, глубже в город они имели вид менее поврежденный временем. Кровли и стены некоторых выглядели так, словно огонь, уничтоживший их, потух всего несколько дней назад, а обладатели особенно острого взора утверждали, что видят далеко в центре, там, где рухнул в пропасть старый храм, разбросанные тут и там человеческие тела. Мало находилось смельчаков, которые решались проверить их слова. Пристальное внимание к разрушенному городу непременно вызывало реакцию, словно тот начинал недобрым взглядом всматриваться в ответ, а внутри растекалось чувство необъяснимой тревоги. Остроглазым верили на слово – Шепчущий город и без этого скрывал в себе несчетное число секретов и тайн, одной больше – одной меньше. Непреложным фактом оставалось одно – этот город, также, как и прочие был оставлен. Римляне продержались здесь еще около десятилетия и тоже ушли. Нелегко находиться в мире, который постигло безумие. Историки мало писали о тех временах, поэтому письменных источников кроме Книги изгнания и небольшой главы у Кассия, в свою очередь пересказавшего, по его словам, Тацита, не имелось. Не имелось и оригинала Тацита. Но даже обрывочных сведений хватило в красках описать свершившуюся катастрофу, в один день разрушившую древние города и судьбы людей, их населявших. Оставшиеся в живых после Гнева Господнего разбрелись кто куда. Многие, не выдержав лишений, морили себя голодом или бросались со скал. Спустя столетие местность полностью обезлюдела. Небольшие разрозненные деревушки – вот и все, что было здесь много, много лет. Опустевшие города пугали, вокруг них создавался ореол таинственности и мистицизма и люди, поселялись рядом с ними лишь от отчаяния и безысходности. А над всем этим вечным памятником предательству высилась громада Храма. Гигантский, в виде двух устремленных в небо черных столпов, с широким зевом арки, всегда завитой колючим Древом, больше тысячелетия хранящий нерушимое распятие Вестника. Лишь единицам было дозволено войти внутрь. Молодой король был из их числа и Храм одарил его шипастым кольцом.