Они не требуют в обед три блюда,
И каких бы ни стоило мне трудов,
Я кормил, кормлю и кормить буду
Этих маленьких, но гордых котов.

(Кажется, именно после этого стихотворения маленьким, но гордым народом назвали себя черкесы, осетины, ирландцы и чеченцы, из-за чего Кавказская война чуть не разгорелась вновь. Не вина поэта, что его слово зажигало людей, как спичка – солому.)


* * *

Мне приснился страшный сон:
Кошек мучают испанцы,
Сапогами бьют, поганцы,
Давят, гады, колесом.
Вот с котятами мешки,
Вот кошачьи гильотины,
И для каждой для скотины
По-испански сапожки.
Я проснулся – темнота.
Очень жалко стало кошек.
Я схватил штук пять картошек
И пошёл кормить кота.
Умру – скормите котам!

(Кошачья тема у поэта очень широка и разнообразна. О братьях своих меньших он думает даже во сне. Считаю, не грех было бы присвоить Пруткову звание почётного члена Российского Кошачьего Общества, пусть и с опозданием.)


* * *

Когда ты устанешь свой глад услаждать,
Остатки возьми, чтобы кошкам отдать.
Написать в столовой. Непременно!

(Один из плакатов в столовой поэта. КП всегда делился едой с котом. Бывали дни, когда еды в доме хватало лишь ему и его коту.)


* * *

Котов я любил и собак я любил.
За год лишь одну я собаку убил.

(В Одессе бешеная собака искусала четырнадцать человек и двух котов. КП напал на неё, был много раз укушен, тоже взбесился и смешал животное с грязью. Отсюда пошло выражение «Собаке собачья смерть». )


* * *

Поверьте, враги, что Прутков неспроста
Держал очень злого большого кота!

(Когда поэт держал кота, враги боялись подойти к нему. До сих пор не утихают споры о том, какой породы кот был у КП. Долгое время считалось, что это была карликовая пантера, но последние исследования показывают, что имел место уникальный случай скрещивания волка и гепарда. После смерти поэта такие скрещивания прекратились.)


* * *

Когда на Козьму нападают враги,
Беги на подмогу в четыре ноги!
Передать коту

* * *

Козлищ так много на планете,
Что даже трудно и представить!
Я, даже сидя в кабинете,
Пытаюсь мир от них избавить.
Я, пиво пья большим стаканом, —
Так от жары я убегаю, —
Как будто древы ураганом
Козлячьи выи пригибаю.

(Имеется в виду кабинет директора Пробирной Палатки. Полностью присоединяюсь к литературному критику г-ну Сумарокову, который как-то воскликнул: «Ликуй, парнасский бог! – Прутков уж нынь пиит!»)


* * *

Однажды сижу я в пустыне один,
Но тут подлетает ко мне Аладдин.
Зовёт он и машет: «Пора, брат, пора,
Туда, где за тучей синеет гора!»
Он долго махал, так что даже вспотел
И выпить кваску иль воды захотел.
Он молит меня: «Мне стаканчик налей!»
Налил я ему. За пятнадцать рублей.
Он выпил и в горы свои улетел.
Выходит, не зря я в пустыне потел!

(Не каждому дано сидеть в пустыне одному, а уж тем более видеть Аладдина. Да и пятнадцать рублей в те времена были очень крупной суммой. КП был даже занесён в список рекордсменов губернии как человек, продавший стакан воды по цене трёх вёдер шустовского коньяку. Тем более странно слышать после этого басню «Жулик и дурак», сочинённую неким г-ном Крысовым по горячим следам Аладдина.)


* * *

Когда на тебя надвигается тигр,
Беги без оглядки: уже не до рифм!

(Даже убегая от тигра, КП думает о виршах, пусть и не всегда складно.)


* * *

Вчера, изучая строенье кита,
Я начал с начала, я начал со рта.
Как крот по-пластунски прополз много миль
Дорогою трудной, и выполз где киль.

(Говорят, что после этого КП отпустил кита обратно, туда, где поймал.)


* * *

Мой дружок Лука Мудищев
В уголке застыл, дрожит.
Он и счастия не ищет
И от счастья не бежит.
Я к нему тотчас нагнулся
И козою напужал.
Мой Мудищев встрепенулся