Пятница, 9 сентября

Таинственный оппонент не стал тянуть резину. В пятницу доктор Краузе начинал прием с трех часов и в этой связи спал до упора. Я проснулся в девять, сварил кофе у себя в комнате, сел за компьютер… и только в начале двенадцатого симфония Вагнера выгнала меня из виртуального мира. Звонок располагался над головой. Тревожная трель означала, что доктор Краузе, сидящий в гостиной, хочет меня видеть. Я выключил компьютер. Сработал сотовый.

– Спуститесь, Дмитрий Сергеевич, хватит зарывать голову в песок.

– Понял уже, – откликнулся я, – Вы еще Тамару Михайловну за мной отправьте – чтобы окончательно дошло. Или курьера из фельдъегерской службы.

Я проделал привычный путь, убедился, что в «отстойнике» не висит посторонняя верхняя одежда, и вошел в гостиную.

– Повелевайте, Александр Петрович… – и осекся. На докторе Краузе не было лица. Он был одет с иголочки – в безукоризненную спортивную пару, отлично гармонирующую с серой футболкой, выбрит, лучики седины блестели в уложенной гриве. Но лицо напоминало посмертную маску. Он сидел в кресле, на коленях валялась трубка радиотелефона. На миг показалось, что доктора Краузе разбил паралич. Но вот он шевельнулся, обратил в мою сторону отрешенный взгляд. Тень непонимания улеглась на чело – дескать, что здесь делает прислуга? Произошло что-то страшное… и предсказуемое.

– Вы просили спуститься, – обреченно сказал я.

Психоаналитик вздрогнул. Трубка телефона устрашающе зависла над полом.

– Вы еще не перешли в оппозицию, Дмитрий Сергеевич? – хрипло спросил Краузе.

– Если вы о вчерашнем, то не берите в голову. Я тоже имею право быть услышанным. И не всегда мои мысли отличаются вздорностью и бесполезностью.

– Ваши права заканчиваются там, где начинаются ваши обязанности, – отрезал Краузе, выходя из оцепенения. – Умер человек, Дмитрий Сергеевич.

– Да уж понял, что не родился, – не зря меня терзали предчувствия, – Кто?

– Арнгольт. В восемь утра он, как обычно, отправился на работу. Машина вышла из строя – воспользовался метро. На станции «Беговая» пассажиру стало плохо, он вышел на перрон мертвецки бледный, шатался – по свидетельству очевидцев. Подбежали работники станции, вызвали скорую. Какое-то время он мог сидеть, позвонил жене Людмиле Борисовне, порывался встать. Скорая повезла Арнгольта в 14-ю больницу, туда же помчалась супруга. Предварительный диагноз инфаркт оказался неверен, дежурный врач склонялся к мысли, что это мышечный паралич, вызванный введением под кожу сильнодействующего вещества, наподобие строфантина…

– В толпе укололи, – догадался я, – Куда уж проще в этой давке. Мог даже не почувствовать.

– Он и не почувствовал. В больнице пришел в себя, выразил недоумение по поводу случившегося. Сначала ощутил зуд под кожей в районе плеча, онемели язык, губы, давило в груди, тошнило, кружилась голова. Людмила Борисовна пятнадцать минут назад позвонила мне из больницы… Я знал ее, лечил от невроза несколько лет назад. Когда с ее мужем стало происходить неладное, она – не зная о его тяге к симпатичному бармену – посоветовала Арнгольту обратиться ко мне. Женщина волновалась, сообщила, что Игорю Николаевичу ставят капельницу, колют какие-то лекарства. Я уверил ее, что все будет нормально. А после того, как вызвал вас, не стерпел, позвонил в больницу. Пациент по фамилии Арнгольт скончался несколько минут назад… Антидота не нашли, у больного начались конвульсии, кровь пошла из глаз, он умер от паралича дыхательных мышц… – доктор был таким бледным, словно его самого укололи.

– Укол смертельного вещества, – пробормотал я, – Паршивая штука и надежное средство в толпе. Надеюсь, вы в курсе, что один из психоаналитиков, преставившихся неделю назад, пал жертвой подкожной инъекции яда. Во всяком случае, это одна из ведущих версий.