Верите, нет, а ведь я никогда особой ипохондрией не выделялся. Так, пострадал болезнью третьего курса, и все. Болезнью третьего курса у нас в универе называли состояние, когда начинаются клинические дисциплины и большинство студентов во всех симптомах всех ужасных болезней узнают себя, родимых. Проходит этот синдром на курсе примерно пятом с ростом уровня циничности и пофигизма к собственному здоровью. Но то в институте, сейчас же мне было реально плохо. Вернее, мне было нереально плохо! Придется, видимо, скорую вызывать и ехать в неврологию. А это с нашей медициной недели на две пропасть можно. Вот же засада! Настюха меня потом с говном сожрет, да и Жаба в долгу не останется. До конца ординатуры будет мозг пилить, что я в критический момент отделение на произвол судьбы бросил. И это я молчу о наших врачах с Косяком в придачу. Как же они все мне «дороги»!

Именно с этими недобрыми мыслями я кое-как добрался до своей квартиры с видом на парк «Тропарево». Уже в лифте я начал раздеваться и расстегивать свои ботинки, предвкушая улетные ощущения от пребывания в позе «ЗЮ» над унитазом. Признаться, тошнить прямо в подъезде было бы сподручнее, но воспитание все же перевесило физиологию. Я дотерпел до квартиры.

Дрожащими от слабости руками я отпер входную дверь, ввалился в прихожую и застал странную картину. В коридоре и в зале по полу были разбросаны уличная обувь, домашние тапочки и мелкие предметы домашнего обихода. В углу валялся опрокинутый торшер, посередине прямо на ковре лежала ваза, вокруг которой были разбросаны искусственные цветы – Верке их буквально на днях доставили с курьером из какого-то дизайнерского магазина. Маленький кофейный столик каленого стекла был завален на диван, возле него – две кофейные чашки и пульт от телевизора. Крышка пульта была аккуратно снята, батарейки лежали там же.

У меня по спине пробежал холодок. Я почти физически ощутил, как сжались мои надпочечники, выбрасывая в кровь порцию адреналина и одновременно с этим усиливая мою головную боль. Однако в таких случаях пользы от гормона стресса больше, чем вреда. Тошнота куда-то испарилась, зрение тут же вернуло себе ясность, в виске застучала венка. Я был готов практически ко всему. А самое главное, ко мне сейчас вернулась способность быстро и четко мыслить. И выводы, к которым я пришел, бегло осмотрев квартиру, мне ой как не понравились.

Не разуваясь, я сделал пару осторожных шагов вперед, держась за стену. Рукой я случайно задел ключницу – ключи, висящие на ней, весело звякнули в ответ. Сделав еще пару шагов вперед, я встал таким образом, чтобы видеть весь зал целиком.

Увиденная мной картина лишь укрепила меня в верности своих первоначальных выводов. За стеной валялось перевернутое инвалидное кресло, а позади него на маленьком диване полулежало, а точнее, полувисело тело моей младшей сестры. На ее шее красовалась импровизированная удавка из скрученного в жгут вафельного полотенца – где она его только откопала? Конец этого полотенца был связан с другим полотенцем, уже банным. Банное же полотенце, в свою очередь, было зажато большой встраиваемой кроватью.

– Верка! – я картинно сплюнул на пол и смачно выругался. – Вот на хрена ты все это затеяла?

Не разуваясь, я медленно прошелся по комнате, поднимая при этом опрокинутые кресло, столик и торшер.

– Дебилка недоразвитая, – злобно комментировал я поступок младшей сестры, раз за разом нагибаясь за мелочами вроде кофейных чашек, батареек или пульта от телевизора. – Лучше бы ты в институт вернулась, все больше толку было бы.

Минуты через три я завершил уборку, подошел к сестре, склонил на бок голову, изучая ее художества, и спросил: