– Забудьте вы, Екатерина Алексеевна, это дело, – уговаривал он Вилкину, сидя возле ее постели сразу же после того, как девушка пришла в себя. – Это высшая лига. Туда простым смертным путь заказан. Иначе нам придется работать с вами несколько иными методами. Нет никакого мира Ночи. Все, что вы могли узнать в ходе расследования дела о маньяке, простая манипуляция с сознанием. Мира Ночи не существует.

На нет, как говорится, и суда нет – убиваться конкретно по этому поводу Вилкина и не планировала. У нее был куда более изощренный план наказания самой себя. Она боялась себе признаться, но где-то в глубине души планировала закончить собственную карьеру и жизнь приблизительно так же, как сделал это стеснительный и сентиментальный Рома Звягинцев. Она попросту сгорит на работе, делая этот мир чище. И это ее последнее слово. Осталось лишь разобраться, какой именно мир ей хотелось сделать чище – этот, с маньяками, криминальной мокрухой и бытовыми убийствами, или тот, о котором она узнала совсем недавно, и забыть о котором уже вряд ли получится, как бы этого ни хотел генерал ФСБ.

– Вызывали, Виктор Геннадьевич? – в кабинет начальника Вилкина лишь голову просунула, надеясь на короткое замечание или легкий втык. Не тут-то было.

– А, это вы? – Сапогов коротко взглянул на торчащую в дверном проеме голову. – Да, вызывал. Заходите, садитесь.

Вилкина прошла и присела на «стульчик» – так в их отделе называлось до безобразия неудобное кресло, которое Сапогов поставил напротив себя специально для того, чтобы получающий от него втык подчиненный чувствовал себя максимально дискомфортно. От этого «стульчика», для чего-то привинченного к полу, было одинаково далеко как до всех стен, так и до выхода из кабинета. Человек сидел, словно прыщ на кончике начальственного носа, и не мог никуда деться от его испепеляющего взгляда. Теоретически восседавший на «стульчике» подчиненный должен был чувствовать себя одиноко и униженно – что-то вроде наказания «углом» в детстве, только для взрослых. Бывалые «залетчики» к Сапогу на «стульчик» приходили с каким-нибудь делом или с целым ворохом документов в руках – ими хотя бы прикрыться можно было и пальцы рук чем-то занять. Вилкина же сейчас скромно прикрылась своим дамским рюкзачком. Волноваться она не планировала. Все хреновое, что могло с ней произойти в плане карьеры, уже произошло. Ниже помощника следователя упасть уже не получится.

– Вот, ознакомьтесь, Екатерина Алексеевна, – Сапогов через стол протянул девушке какое-то дело. – Думаю, вы уже набрали форму и готовы к настоящей работе.

«Можно подумать, я до этого в тамагочи сутками играла», – фыркнула про себя Вилкина, но вслух ничего не произнесла, молча взяв из рук начальника плотную папочку. Для этого Катерине пришлось подняться и сделать шаг к столу начальника. Вернувшись на исходную позицию и пробежав дело глазами, Вилкина дала свою оценку:

– Ну, пока смахивает на внутренние корпоративные разборки. И это даже не наш район. Зачем вы мне показываете это дело? Я что, реабилитирована?

Сапогов на провокацию не поддался, ответив вопросом на вопрос:

– С фамилиями потерпевших ознакомились?

– Да, – кивнула Вилкина, – и не думаю, что знакома с этими персонажами.

– Все верно, Катерина Алексеевна, – кивнул Сапогов, – вы и не должны были видеть эти фамилии раньше. Таким было мое распоряжение в архиве.

– Не поняла сейчас… – вскинула бровь Катерина. – Так я наказана или нет?

– То дело, Екатерина… – Вилкина нахмурилась, приготовившись услышать от начальника что-нибудь колкое или едкое, но Сапогов ее удивил, начав свою речь с другой стороны. – Я полагал, вы полезете в то дело о маньяке с головой, чем вновь навлечете на себя и, чего греха таить, на меня гнев вышестоящего начальства. Особенно страшно за вас было после смерти вашего подчиненного.