Вливаться в работу с нуля было непросто, поначалу Катерине приходилось даже ночевать в отделе. И это если не брать в расчет стандартные три суточных дежурства в месяц. Вилкина понимала, что все эти мучения – не что иное, как часть ее наказания, попытка выжить ее из органов. И именно это понимание ситуации позволило ей проявить недюжинное упорство и продолжить работать в органах.

Бунтовать было бессмысленно, а потому Катерине пришлось подойти к этому периоду жизни с философских позиций. Кстати, крылатая фраза царя Соломона, по легенде выгравированная на одной из сторон его перстня, о том, что, мол, «и это пройдет», для Вилкиной сработала на все сто процентов. Уже через пару недель такого цейтнота Катерина втянулась в процесс, а спустя месяц вполне подстроилась и под новые реалии своей трудовой деятельности. Правда, для этого ей пришлось исключить из своего распорядка дня пару приемов пищи и забыть такие понятия, как «нормальный сон» и «личная жизнь». Первый пункт любой девушке только на руку – не будет проблем с лишним весом, а с остальными у Вилкиной и так был голяк. Адекватной личной жизни у Катерины не водилось со студенческой скамьи, а нормальный сон светил лишь в случае введения в общий наркоз. Все остальное время Катерину преследовали кошмары родом из ее отрочества.

Разумеется, такие лишения не прошли даром – Вилкина в кратчайшие сроки смогла влиться в нелегкий производственный процесс, а вместе с этим умудрилась и «угля» стране дать, то есть выполнить прогноз по направлению дел в суд – своеобразный план для следователей.

– Зараза, – вполголоса выругалась Катерина, положив трубку внутренней связи, – меня уже час как не должно быть на рабочем месте. С чего он вообще взял, что может… Хотя…

Девушка вдруг осеклась. Это же Сапогов, что с него взять? Он всегда был самодуром, и Катерина уже давно привыкла и к такому с собой обращению, и к своей незавидной участи. Или не привыкла? Если нет, привыкнуть все же стоило бы, поскольку иного пути сделать мир чище Катерина пока не знала.

Ладно, заставлять ждать полковника было не принято. От подчиненных начальник районного уголовного розыска Виктор Геннадьевич Сапогов требовал (и отчасти был прав) немедленной реакции на любое свое «фи». Работа их была, мягко говоря, не самой регламентированной. В любой момент, в любую секунду могло произойти нечто такое, что требовало и от него самого, и от его подчиненных незамедлительной реакции.

Вилкина взглянула на часы – половина десятого вечера. Тут одно из двух – либо в городе что-то стряслось, либо всплыл какой-нибудь ее косяк. Гадать на кофейной гуще было некогда, а потому девушка незамедлительно направилась в кабинет начальника. А что гадать? Сейчас, собственно, все и вскроется.

Катерина собрала вещи, выключила компьютер, погасила свет и вышла из своего кабинета – возвращаться сюда она сегодня уже не планировала. Проходя по вымершему коридору мимо кабинета, принадлежавшего некогда Ромке Звягинцеву, Вилкина уже привычным усилием воли подавила ощутимый укол боли в груди. Оперативник погиб, выполняя ее, Вилкиной, задание. Погиб, впутавшись туда, куда ей приказали не впутываться.

Тут следует отметить, что следователь в нашей стране – профессия специфическая. Де-юре подразумевается, что каждый следователь процессуально самостоятелен. Это означает, что любой следак сам решает, как ему работать с тем или иным делом. Но де-факто над любым следаком имеются начальники. У тех начальников есть свои начальники, и так далее по списку. Вилкина же решила пойти против шерсти и сломать систему. Не вышло – система легко ломается только в кино или в романах писателей, по которым это кино после и снимают. В реальной жизни существует слишком много условностей и вводных, заставляющих человека становиться простым винтиком в отлаженных годами и десятилетиями механизмах под названием Управление внутренних дел и Следственный комитет.