– Тебе страшно? – шепчу я ей в волосы.

Она кивает:

– То я и получаю.

Она звучит неразборчиво, поэтому я приподнимаю ее подбородок. Ее губы лишь в дюйме от моих. Я помню, какие они мягкие, и борюсь с порывом испробовать их на вкус. Что возвращает нас к самому насущному вопросу.

– Где твой муж, Оливия?

Она выглядит настолько опечаленной, что я мгновенно жалею, что вообще спросил.

– Не задавай этот вопрос сегодня, ладно?

– Ладно, – соглашаюсь я, не отводя от нее глаз. – Не хочешь позавтрокать?

Она улыбается, подлавливая меня на неправильном произношении. Раньше мы всегда произносили это слово именно так.

Мы.

Раньше.

Она нервно косится на выход из здания.

– Герцогиня, – говорю я, ободряюще сжимая ее предплечье. – Я с тобой.

Улыбаюсь ей совсем тонко.

– Это хорошо, – кивает она, – потому что, если он до меня доберется, у меня будут чертовы проблемы.

Я смеюсь над ее сухим чувством юмора и подгоняю ее к двери.

Где мы сталкиваемся с Кэмми.

– Какого хрена! – вскидывает руки вверх она. – Не знала, что у нас планируется такое долбанутое романтическое воссоединение!

Оливия прячет глаза за ладонью:

– Не осуждай меня.

Кэмми шлепает меня по заднице и обнимает Оливию:

– Я же говорила, что сразу приеду, не нужно было ему звонить.

– Я позвонила ему еще до тебя, – говорит Оливия. – С ним мне спокойнее, чем с тобой.

– Из-за его огромного члена, да? Он мог бы просто пошлепать им Добсону по лицу, и…

– Давайте на моей машине, – говорю я, открывая дверь. Кэмми карабкается мимо меня и распластывается на заднем сиденье. – Привет, Кэмми.

Она лучезарно улыбается, и я качаю головой. Лучшая подруга Оливии – ее полная противоположность. В голове не укладывается, как они могут дружить. Наблюдать за ними – все равно что смотреть на шторм при кристально чистом небе. В один момент они ссорятся, во второй – цепляются друг за друга, спасаясь от отчаяния.

– Вы только гляньте на нас, – говорит Кэмми. – Как славно, что все мы здесь сегодня собрались, как будто десяти гребаных лет лжи и дерьма никогда не было.

Я оглядываюсь на нее через зеркало заднего вида:

– Кто-то больно злой, да?

– Не-не… у меня все отлично. У тебя все отлично? У меня все отлично, – она скрещивает руки на груди и смотрит в окно.

Перевожу взгляд на Оливию – та тоже наблюдает за пролетающими мимо пейзажами, слишком увлекаясь, чтобы обращать внимание на нашу перепалку.

– Мы можем сегодня не собачиться, Кэм? – без особого энтузиазма говорит она. – Он здесь, потому что я сама его попросила.

Я хмурюсь, но научен опытом не уточнять, что между ними происходит, иначе это выльется в соревнование по воплям. Сворачиваю на парковку «Вафельного Дома». Оливия смотрит на мою руку, пока я переключаю передачи.

– Так что, ты и о Ноа ему рассказала, О?

– Заткнись, Кэмми! – огрызается она.

Я смотрю на нее краем глаза, не в состоянии побороть вспыхнувшее любопытство.

– Что именно рассказала?

Оливия резко разворачивается на переднем сиденье и грозит Кэмми указательным пальцем:

– Я тебя уничтожу.

– И зачем тебе это делать, если ты прекрасно уничтожаешь себя самостоятельно?

Я открываю дверь:

– Ммм, вафельки.

Они обмениваются еще несколькими язвительными репликами, пока я не обрываю их на полуслове:

– Никто не произнесет ни звука, пока каждая из вас не съест по пять кусочков чего-нибудь.

В двадцать лет они начинали ругаться, едва в их крови слегка падал сахар. Десять лет спустя ничего не изменилось. Накорми их, иначе они сожрут тебя. Как гремлины.

Они обе сидят с кислыми лицами, необычайно покорные, пока официантка не расставляет перед нами порции с завтраком. Я разрезаю свой омлет, наблюдая, как они медленно сбрасывают с себя оцепенение. Спустя несколько минут они уже смеются и воруют еду друг у друга из тарелок.