Анна сняла дубленку, поискала, куда ее пристроить, и уже собралась повесить на одинокий гвоздь, вбитый посередине стены.

– Сюда можно?

– Дай, в комнату отнесу, – Лида выдернула шубку у нее из рук, вынесла, но тут же вернулась. – Я там на стул положила.

Анна только пожала плечами – чем был нехорош гвоздь? – и пошла в кухню. Оттуда сдавало запахом свежего печева. Может, хоть тут поест?

Дали чаю и пирожков с капустой и с грибами. Дядя Гриша налил дамам по стопочке, а себе полстаканчика. Этот стакан Анна помнила с детства. Дядя Гриша пил только из него. Стакан был старый мутный и имел невероятное количество граней.

– Ну, упокой, Господи, рабу Твою, Нину, – скороговоркой выдал дядя Гриша и кинул содержимое стаканчика в рот.

Поражала сноровка, с которой он расправлялся с немаленькими порциями. Жидкость кучным потоком перетекала по воздуху. Это походило на фокус, который показывают настоящие картежники, когда колода растягивается и сжимается в воздухе.

Лида, махнув стопку, привычно занюхала корочкой хлеба. Аня однажды попробовала так, запах у хлеба после водки оказался оглушительный до слез.

– Давайте, по второй, за встречу, – заторопился дядя Гриша.

Лида поглядела на него косо, неодобрительно. Дядя Гриша пил, похоже, с самых похорон.

– Ты так в городе и живешь? – спросила Лидка, отодвигая бутылку от деда.

– Живу. Работаю.

– Институт закончила?

– Угу. Пирожки у тебя вкусные.

– С капустой? Я сама люблю. Завтра на сороковины с мясом напеку. До завтра то останешься, или тебе домой надо?

– Надо, – криво улыбнулась Анна.

– Что-то не загостилась ты у тетки.

– Тетя Саша давно отсюда уехала. Алиса мне вроде бабушки.

– Я ж тебе говорил, что Александра укатила! – встрял дед. – Давай вспомянем тех, кого с нами нет.

– Деда, ты уже до чертиков довспоминался! Хватит!

– А ты мне не указывай!

– Утром забегает в комнату, кричит: «Висит, висит!»

– Висел! – рявкнул дядя Гриша, сотрясая кулаком воздух.

– Кто висел? – не поняла Анна.

– Телефон, говорит. Я как дура поперлась смотреть.

– Висел, – дед уперся, как очевидец, которому не верят по злому умыслу.

– И куда он подевался?

– А!

Вдовец подпрыгнул, ухватил с того конца стола бутылку и быстро набулькал себе порцию.

– Висел!

Лиду вынесло из-за стола в прихожую, за ней качнулся дед. Анне поневоле пришлось идти следом. Оставаться за столом одной показалось неловким.

– А-а-а!

– О! Висит!

На неровно оштукатуренной стенке, на том именно гвоздике, куда Анна пыталась пристроить свою дубленку, висел огромный черный телефон допотопного вида. В дырочках диска вместо цифр проступали похожие на иероглифы знаки. Анна не срезу сообразила, что это полустертые буквы алфавита. Лида дрожащей рукой сняла трубку.

– Работает, – сообщила женщина, не поднося ее к уху.

Из трубки проистекал ровный басистый гудок. Тяжелая как кирпич эбонитовая трубка невероятного аппарата вдруг выпала у нее из руки, Лида начала заваливаться вбок. Дед, не теряя присутствия духа, подхватил семипудовую внучку под микитки и потянул в комнату.

Анна, онемев, смотрела на Лидины пятки, под которыми складками ехал домотканый половик.

А телефона на стенке уже не было. Только что трубка качалась, стукая по штукатурке, и – все.

Лида пришла в себя на пороге кухни, затрепыхалась, сбила с ног деда и успокоилась только у стола. Дед ползал у нее за спиной.

– Это че? Это че было? – потребовала она у старика.

– Телефон, – пробормотал он, пытаясь подняться на неверные ноги.

– Все! Завтра бабку помянем, и в завязку, иначе я тут с тобой, старый хрыч, рехнусь.

Пока Анна ползла по обледенелым тропинкам к тракту, в голову пришла спасительная мысль, что все дело в старой сварыкинской печке. Лида с дедом слегка угорели под утро, вот и привиделось. А ей самой тоже привиделось? Да! И она угорела. Хотя, она как раз сидела против печки и видела, что вьюшка открыта. Да мало ли? А вдруг и так тоже бывает?