– А сам-то он у себя сейчас? – спросил Родион, разглядывая червонцы.

– Не-е. Умотал куда-то спозаранку. Выгнал снегоход свой, солярки в бак плюхнул и улетел.

– А далеко ли уехал? И надолго?

– А пёс его знает. Разве ж он докладывает. Может на метеостанцию сквозанул, а может по своим околоткам. У него тут заимки на сотню вёрст окрест, самострелы да ловушки на зверя, кормушки лосиные. Бывает по-всякому. То и дня не проходит – вертается, а то и на неделю пропадёт. А то в своей каморе целый день, запершись, просидит, как сыч. А ты, если про деньги, то напрасно тревожишься. Ты знаешь, сколько таких красненьких ты к осени заработаешь? Он богатенький и не жмот. А домой засобираешься, подойдёшь до него, он тебе на доллары, поменяет, а если хошь, то и на золото. Это для него не закавыка. Говорю ж тебе большой начальник. Настоящий начальник. Государь!

Тимофей сжал кулак, потряс им в воздухе, стукнул по столу.

– Если что сказал, то так оно и будет. Слову своему хозяин и большой души человек. А фамилия у его знаешь какая? Пуп, – произнёс, округлив глаза и, сделав сдавленный смехом длинный выдох, захохотал, – Да-да, так и есть, Пуп! Хохол, откуда-то с под Полтавы родом, а сюда попал с Тамбовщины, как и я, как и весь народ в Красных Ёлках. Ну-ка, давай-ка по маленькой, да по сальцу врежем!

Тимофей налил в стопки, выпили, аппетитно закусили мороженным чесночным салом, запили квасом. Родион, жуя, соображал, о чём спросить дальше. Чем больше Тимоха отвечал на его вопросы, тем больше у него возникало новых.

– Как же он по стольку дней на работе не бывает? Он же начальник станции. Кто ж движением поездов руководит? А если, к примеру, происшествие чрезвычайное? Кто ответит?

– А где ж ты их видел тут, поезда-то, окромя того, на коем сам приехал? Считай, тебе повезло.

– Вот так станция! Стало быть, и поезда здесь не ходят?

– Ну не то, чтобы совсем. Один то точно ходит, когда надо. А так, на кой они здесь? Ну сам подумай, кто ж сюда поедет? Станция тупиковая. Раньше тут лагерей тьма тьмущая была, система Краслаг называлась, слыхал, может? Вот арестантов сюда и возили. А теперь кому тут что надо? Все на юг едут, а тут, как ни крути, север.

– А как же я домой-то поеду? На чём?

– Тю-ю! Нашёл о чём думать! Тебе раньше осени возвращаться не свет. Тебя там друзья твои ждут с деньгами, а у тебя их нет, и нескоро ещё будут. А летом тут самая работа. Разживёшься хорошенько, чтоб не только на долги, но и на женитьбу хватило, и поплывёшь домой белым лебедем. На чём? Ну, я ж тебе говорил: один-то поезд ходит. А тебе сколько ж их надо-то?

– И как же часто он ходит? Расписание у него есть?

– Как начальник закажет, так и приходит, минута в минуту. Да ты поживи сперва, отдохни от суеты, глядишь, и домой не захочется. Я вот, например, уж лет тридцать, как здесь. Ни разу ещё никуда не хотелось.

– Jedem das Seine, – невесело сумничал Родион.

– Чаво, чаво? – не понял Тимофей, – Ругаешься что ли?

– Да что ты, Тимоха. Немецких философов цитирую. Это о том, что ты к такой жизни привычный, лучшей ты, видать, и не знавал. А я человек городской. Мне без цивилизации тяжко придётся. Интернет то у вас есть?

Тимоха нахмурил брови.

– Это дизель что ли? А то как? Лампочка у тебя над головой от чего горит?

– И то правда, – грустно улыбнулся Родион, глядя на лампочку.

Тимофей вытащил из кармана ватника пачку “Беломорканала”, положил на стол. Закурили.

– Сам-то как сюда попал? Тоже этим поездом приехал? – спросил после недолгого молчания Родион.

– Не-е, совсем другим путём. Это долгая история. Беглый я, – Тимофей сделал паузу, словно вспоминая что-то, затянулся, выпустил облако.