Проходя мимо своих, она деловито махнула рукой.

– Играйте без меня! Я сегодня уже не выйду.

Тот самый светленький упитанный пацан, на которого давеча указал Эл, промолчать не смог, спросил с ревнивым детским любопытством:

– А это кто к вам приехал?

– Это… – Граю поглядела снизу вверх, крепче вцепилась в руку Эла, улыбнулась солнечно и заявила гордо и громко, чтобы все точно услышали: – Это мой папка!

И дрогнуло истерзанное, рваное сердце Ворона, и воскресла омертвевшая душа, и тьма отступила от света её улыбки.

Они вошли в ворота.

Пёс по кличке Мах признал Эла сразу и не залаял, а лишь взвизгнул радостно, встречая старого знакомого. Словно Ворон домой вернулся. Так всё привычно, уютно, знакомо.

Вириян Эл издали приметил – собирала яблоки в саду, за невысокой оградой.

Она сорвала наливной медовый плод, бросила в корзинку, что висела на сгибе локтя, обернулась…

И яблоки покатились по земле, выпав из рук.

В одно мгновение оказалась рядом, ахнула, обвила шею, прижалась, шепнула чуть слышно:

– Светлые Небеса! Жив! Великая Мать, жив!

Эл осторожно обнял её за плечи одной рукой, другой прижимая к себе Граю…

И от этой искренней радости и мягкого тепла что-то растаяло в ледяных глазах бывшего атамана, и слёзы, которых не знал с детства, всё-таки потекли по щекам, и тяжкий вздох вырвался откуда-то из самого сердца.

«Дома! Я дома!» – пронеслось в голове.

6. 6 В мечтах и мыслях

Это был поистине сказочный вечер.

Давно у Эла не было так спокойно и светло на душе. Может быть, даже никогда не было.

Граю от него не отлипала: то забиралась на колени, то просто крутилась рядом, болтала без умолку, рассказывала, как они теперь живут-поживают, тащила ему своих кукол, зазывала посмотреть на недавно вылупившихся цыплят, и на любимый уголок в саду, между двух старых груш.

И Эливерту так отрадна была вся эта возня: он оценивал игрушки с видом знатока, умилялся пушистым жёлтым комочкам, что с писком удирали от Воробышка, и обещал завтра помочь построить «домик» в том самом тайном месте.

Она ужасно боялась, что он уедет ночью, и все клятвенные заверения не помогали. И лишь когда обнимал, прижимая к сердцу, она затихала – верила, улыбалась. А у Эла в горле ком стоял, так першило, что голос иной раз дрожал.

Баня с дороги – это то, что способно излечить даже самую изболевшуюся душу. А уж щедрый стол, который накрыла Вириян…  После сытного ужина тепло разливалось не только по животу, но и по душе. Так славно, уютно, по-доброму.

И всё равно печаль пробивалась даже сквозь эту светлую радость. Почему у него всё не так, всё не то?

Почему он не может любить вот эту славную, добрую, хозяйственную, прекрасную женщину? Почему эта малышка, к которой так прикипело  сердце, на самом деле не его дочь? Почему нет ему места в этом доме? Почему не дали Небеса простого и тихого человеческого счастья? Что он вечно ищет и никак не может найти? Неужели так и будет всю жизнь гнать его куда-то ветер судьбы? Сколько можно бегать за радугой? На что он ещё надеется?

Ведь потерял он своё рыжее счастье-несчастье… И дитю малому понятно – она выбрала Кайла. И сколько себе не ври, Ворон, всё тут ясно-понятно.

Но не будет ему покоя. Нигде не будет. Ни здесь, в Сальваре, ни в любом другом месте не будет, если не убедится он сам в том, что всё возможное и невозможное сделал, чтобы Дэини вернуть.

Спать Граю улеглась уже поздненько, только после того, как он сам её отвёл в кровать, да сидел на полу рядом, за руку держал, пока не засопела. Вириян заглянула, не сдержала тёплую улыбку.

И лишь потом, когда вернулся к ней на кухню, взялась за расспросы и серьёзные разговоры.