– Я не понял, чего тут смешного, – прошептал Тайрис, которого уже вывел из себя этот бесконечный смех, тем более что, на его взгляд, шутка была так себе.

– Ну, то есть ты у нас двоечник, да?

– Допустим, – пробормотал Тайрис.

– Хочешь, поучу тебя? Я умею! Может, у меня лучше выйдет, чем у твоего папы!

Тайрис сжал зубы. Злобно посмотрел на Марвина:

– Не смей так говорить про моего папу. И вообще отстань.

Марвин приподнял брови, посмотрел на тетю Патти, потом ещё раз на Тайриса:

– Прости, Тай, я просто хотел сказать, что твой папа…

– Мне без разницы, что ты хотел сказать, – буркнул Тайрис.

– Так, Тайрис, хватит! – оборвала его мама, густо покраснев. – Марвин просто шутит. Делов-то.

Тайрис почувствовал, что в глазах стоят слёзы. Повернулся, злобно зыркнул на маму, но ничего не сказал.

Молчание стало даже мучительнее жары. Оно висело в воздухе, пока его не прервала бабушка.

– Ойюшки, Марвин. – Не будий лийха, покай она тийха. Перестань дразниться и помолчи, ясно? – Она повернулась к Тайрису, сжала ему ладонь. Улыбнулась: – А ты, Тай, заходи в дом, освежись! Марвин тебя проводит в твою комнату… И кстати, добро пожаловать на Ямайку, Тайрис!

Тайрис быстренько принял душ, чтобы охладиться, а потом присел на узкую металлическую кровать в гостевой комнате. Так и не понял, что громче: пение Марвина на кухне или жужжание насекомых снаружи – можно было подумать, что к бабулиному дому сползлась куча гремучих змей.

Тайрис зевнул, втёр в ладони кокосовое масло, стараясь не перепачкать одежду. Посмотрел время: четыре часа дня. А он уже так устал! Может, прилечь? Подушка большая, на вид очень уютная и заманчивая, вот только не хотелось ему засыпать. Ведь тогда снова приснятся сны, а во снах он вернётся в прежнюю жизнь: ту, которой он жил до того дня в аэропорту Манчестера, когда мама встретила его в зале прилёта – лицо будто обожжённое от слёз – и шёпотом, похожим на крик боли, сообщила ему новости.

Мучительно было вспоминать, он ненавидел тот миг. Он терзал его, точно болезнь. А когда он просыпался и открывал глаза – воспоминание об утрате обрушивалось на него как удар… Да, спать и видеть сны – значит потом просыпаться и осознавать, что вчера больше нет, есть только сегодня.

Тайрис снова зевнул. Ладно, если не спать, тогда вот что. Он пойдёт погуляет. Так оно лучше, да и легче, когда ни о чём не думаешь.

Тайрис покусал губу, попытался выбросить всё лишнее из головы. Смазал маслом курчавые волосы, схватил ртом воздух, проморгался, чтобы не щипало глаза.

Встал, взял бейсболку и двинулся к двери, но тут дыхание перехватило, как будто он шагнул в зимнюю стужу. На тумбочке у кровати стояла фотография. Они вдвоём с папой. Улыбаются, смеются. Снимок сделала мама – велела им постоять спокойно, не хихикать, расправить плечи. Последнее их общее фото.

Тайрис метнулся к нему. Как будто нырнул в самые глубины океана. Схватил, перевернул, отыскал зажимы, выдернул фотографию из белой деревянной рамки – рамка со стуком рухнула на пол.

Острая боль в груди.

Тайрис стиснул фотографию в кулаке, смял, полностью лишил жизни.

– Ты чего, Тай? Всё нормально? – В дверях появилась мама, она улыбалась, но в тоне сквозила тревога.

Тайрис засунул фотографию в карман шорт.

– Да ничего. Так, ерунда.

В маминых глазах мелькнуло подозрение, но она так и продолжала улыбаться.

– Хочешь перекусить до ужина? Хотя должна предупредить: бабушка наготовила столько, что можно армию накормить, и ещё останется.

– Нет, спасибо. Я пойду погуляю. Огляжусь.

– Вот и хорошо, я рада, что ты подышишь воздухом, подвигаешься. Ты только осторожно, ладно, Тай? Далеко не уходи… У тебя правда всё хорошо?