– Чему доволен? – широко раскрыв зелёные глаза и сдвинув брови, сказал Саша, – Мне очень жаль.

Сёма лишь закатил глаза.

– Всем вам «жаль», все вы «сопереживаете», – фыркнул мальчик, – Оставь свою жалость себе.

Саша отвел взгляд и поправил очки. Может быть, он и выбрал неправильные слова, но это было одним из немногих поддерживающих выражений, которые смогли быстро всплыть в его голове. Конечно, взрослый человек давно бы оскорбился из-за того, что его слова необоснованно были восприняты, как ложь, но у детей, по всей видимости, иные правила.

Поведение Семёна безусловно можно было оправдать и с точки зрения взрослого человека, даже не беря во внимание то, что мальчишке едва исполнилось двенадцать лет. Он просто был ребенком, которому нужна родительская фигура. Таким же, как все остальные. Всем детям нужен папа и нужна мама. После смерти отца Сёме стало плевать, отпускал ли отец его гулять дальше своего двора, заставлял ли его ходить в школу, контролировал ли питание и следил ли за тем, с кем он общается. Разумеется, обида на все это – норма для детей, но после смерти папы Сёма перестал считать себя ребенком. Его угрюмое, иногда неприветливое и хамское поведение можно было списать на неоценимую потерю, которую мальчик успел пережить. В силу горя он начал крайне сильно идеализировать отца, испытывать тревогу, беспокойство и чувство вины за то, что «вел себя неправильно», хотя и то, что он таковым считал, было абсолютно нормальным. Дело в том, что ребёнок рядом с родителями чувствует себя их неотделимой частью. С ними можно не следить за своим поведением, не фильтровать информацию о своей жизни. Быть настоящим. Всё это говорит о слепом доверии, о том, что ребенок в семье принят и понят. Ему совсем не обязательно быть идеальным, чтобы его любили, потому что родители – это те люди, которые не оставят его, даже если тот будет баловаться и истерить.

После того, как обстоятельства показали Сёме, что родители действительно могут уйти: отец – на тот свет, а мать – в глубокую депрессию, ребенок перестал ощущать границы и почву под ногами, поэтому его «плохое» поведение, которое раньше было позволительно только внутри семьи, распространяется и на чужих людей. Ведь, раз даже самый близкий человек оказался не вечным, а проходящим, зачем держаться за кого-то менее ценного и соблюдать правила?

Раньше Сёме нужна была похвала от взрослых. Он хорошо учился, ему было важно то, что о нем говорят учителя, как отзываются знакомые родителей и его собственные. Но, когда такой большой авторитет, как папа, разрушился, мальчик ощутил абсолютное равнодушие по отношению к тому, во что верил до этого. Он вырос, хоть и был уверен, что постарел. Такое состояние не было нормальным для двенадцатилетнего ребёнка.

Рано и вынужденно повзрослевшие дети – страшное зрелище. Взрослые люди, видя таких, восхищаются и говорят, что это заслуга правильного воспитания, но самое отвратительное в этом всём то, что никогда не знаешь, что скрывают эти глаза, которые «все понимают». Зачастую эти дети растут такими не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Да и их взрослость может быть разной: кто-то умён не по годам, а кто-то пугает слишком взрослым взглядом на жизнь и тем, что за ним стоит. Никто не пожелал бы своему ребенку такой трансформации, ведь видеть, как стремительно умирают прекрасные детско-юношеские годы под гнетом взрослых мыслей, больно. Родителям больно за то, что они не выполнили свои обязанности и не подарили своим детям безопасность на это непродолжительное время.

Но в ситуации с Сёмой не было виноватых. Отец был не виноват в том, что заболел, врачи – в том, что не смогли совершить невозможное, мать – в том, что ушла с головой в работу и депрессию, а сам Сёма – в том, что озлобился и повзрослел. И, если подумать, действительно можно было бы расценить состояние и выбор матери Семёна, как крайней степени эгоизм, но это было не так. Она не перестала работать, не перестала готовить, не перестала одевать и радовать ребенка мелочами по возможности. Мать просто отделилась от него эмоционально так сильно, как смогла, чтобы не усугублять состояние сына своей апатией. И пусть Сёма дальше думает, что она быстро справилась с утратой, только бы он не видел её истинного состояния. Она не сдалась, потому что ей есть ради чего жить.