– Не могу не признать правоту жены, – уверенно произнёс Борис. – Независимо от того, успехи ли это логопедии, или каких-то особых методов Изабеллы… Но развитие нашего ребёнка – настоящее чудо. Виолетта опережает в развитии подобных детей.
– Так-так, – решил подытожить беседу Вениамин Зиновьевич. – Изабелла! У тебя ведь тоже есть маленькие успехи. Ну-ка, похвались!
Обращение отца музыкой прозвучало в ушах молодой женщины. Изредка она вспоминала разговор годичной давности, когда быстро убедила отца, спросив его: «Скажи, тебе нравилось бы обращение к тебе по имени Веня, Веник?» Отец возмутился:
«Ну что ты? С молодых лет я – Вениамин. Как только поступил в техникум, не позволял наделять меня другими именами. Даже не откликался на них. После тридцати пяти вообще требовал называть себя только по имени и отчеству. Начальственная должность этому способствовала». Дочь радостно воскликнула: «Вот и для меня – Бэлла есть то же, что для тебя – Веня. Буду откликаться только на Изабеллу».
…Мирослава Георгиевна хлопотала с матерью зятя, накрывая на стол в большой комнате. Отцы молодых супругов разглядывали документ Изабеллы с оценками за экзамены в колледже. Все они были отличными. Мужчинам в тот момент одновременно пришла и завертелась в сознании одна и та же мысль: «У этой женщины всё получится». Но они промолчали, борясь с сомнениями.
Дважды Изабелла подробно вспоминала то наваждение, прилетевшее словно из бездны ада, которое временно объяло её в роддоме. Никогда в жизни она не смогла бы представить, что думала кого-то убить или оставить умирать без помощи. А ведь именно эта шальная мысль осой вертелась два дня в её сознании. После личных молитв к Богу и не без помощи молитв медсестры, Изабелла на четвёртый день в роддоме внезапно пришла в себя, как будто очнулась от помрачения сознания.
Спустя три года молодая мать уже не представляла себе жизни без дочери. Именно к этому времени она со всей очевидностью поняла, что Всевышний Бог готовил именно к такому ребёнку всех, начиная от родителей мужа и заканчивая ею самой. Постепенно все кусочки паззла складывались в цельную картину.
Пару месяцев назад Мирослава Георгиевна обмолвилась в беседе с дочерью, что Вениамин, папа Изабеллы, когда-то подшучивал по поводу работы жены в той спецшколе для глухонемых детей. Но однажды Вениамин Зиновьевич, заметив жесты глухонемых, которыми иногда обменивались между собой жена и дочь, настоял на увольнении Мирославы. Только из-за убедительной просьбы мужа Мирослава Георгиевна с печалью сменила место работы, где получала хорошую зарплату. Она устроилась в спецшколу для детей с олигофренией и синдромом Дауна. Но прошло четыре года, и мужу стало уже казаться, что жена, сама того не замечая, в поведении и жестах уподобляется детям из той школы. Мирославу Георгиевну смешили слова мужа, но, не желая его раздражать, она уволилась. Пришлось Мирославе Георгиевне спустя семь лет вернуться в то учреждение, где она начинала трудовую деятельность, а теперь продолжила ставить речь малышам, да исправлять картавость взрослым людям.
Изабеллу вскоре осенило, что Бог как будто специально приготовил папе эту ситуацию с внучкой, как некую западню, в которой её отцу приходилось переживать внутреннее исцеление души через покаяние в прежних насмешках над детьми-калеками. Но откровенность матери всё же больно ранила сердце Изабеллы: теперь сокровенные мысли нагло вылезли из нор, как гадюки, беспощадно жаля сознание. Её стало мучить подозрение в том, что второй ребёнок родится глухим или глухонемым.
Молодая женщина таила факт нового зачатия от мужа два месяца, от матери – три. Чуть позже это поняли без слов и родители Бориса. Но вместо радостного ожидания, как это было в её первую беременность, потянулись месяцы тягостного томления. Родные при встрече тревожно заглядывали в глаза Изабелле, будто надеясь прочитать в них ответ на волнующую их тему. Но кратко отвечая о полном порядке с её беременностью, женщине отчаянно хотелось задать определённые вопросы родителям мужа.