Через 40 минут Элеонора и я были уже дома, высадив по пути наших компаньонов. К этому времени я переехал от Роули в коттедж Элеоноры. В последнее время Специальный отдел полиции взял за обыкновение навещать дома ведущих активистов немедленно после взрывов бомб для того, чтобы проверять, где мы были. По нашим прикидкам, мы имели ещё пять минут до того, как мы узнаем, насколько успешной была наша операция.

Долго ждать не пришлось. Внезапно наш коттедж погрузился в темноту. Мы выбежали наружу, чтобы оценить масштабы «затемнения». На всей улице не было ни огня. Мы совершили краткую пробежку вверх по холму в парк, из которого был хороший вид на город. Отсюда можно было видеть центр города, гавань и набережную в районе пляжей. Жуткая темнота окутала весь город. Мы обнялись и станцевали джигу в парке.

Помня о рейдах Специального отдела, мы помчались назад в наш коттедж. Элеонора нашла несколько свечей и мы расслабились в их свете. Через десять минут около нашей передней двери со скрежетом тормозов остановилась машина. Это был тот дружественный полицейский из Специального отдела, с которым мы разговаривали в гостинице в Пондоленде. Он приехал проверить, дома ли мы. Мы спросили его, знает ли он, что случилось со светом.

Он ухмыльнулся: «Вы прочитаете об этом завтра в газетах».

Сообщения о диверсии в Дурбане стали главными новостями как в самой Южной Африке, так и за рубежом. Снабжение города электричеством было прервано. Было нарушено также энергоснабжение прибрежных и внутренних районов провинции. Мы решили продолжать наступление, невзирая на усиливающиеся полицейские рейды, круглосуточную охрану стратегических объектов, и интенсивное патрулирование города армией и полицией. В наших ушах звенели слова Джека Ходжсона: «Когда они вынуждены будут охранять всё, что открывается и закрывается, у них не останется никого, чтобы контролировать народ».

Я продолжал вести двойную жизнь и в начале 1963 года поступил в университет на полный курс обучения. Мои интересы состояли больше в поддержании хорошей физической формы, нежели в учёбе, поэтому я завоевал место в команде по кроссу и скоро выступал за сборную университета. На одном из соревнований по кроссу мы выступали против команды полиции. Сотрудники Специального отдела присутствовали в качестве зрителей и не могли скрыть удивления, увидев меня в форме университетской команды.

Правительство начало подвергать домашним арестам тех, кто считался наиболее опасными оппонентами. Хелен Джозеф первой подверглась круглосуточному домашнему аресту. За ней последовали Уолтер Сисулу, Гован Мбеки, Джек Ходжсон, его жена Рика и многие другие. Такие лидеры, как Мозес Котане и Джо Слово, вслед за Тамбо ушли в изгнание, чтобы организовывать борьбу из-за рубежа. Я мог считать удачей, что мои передвижения были ограничены районом магистратуры Дурбана.

Когда Роули подвергся домашнему аресту от заката до рассвета, группа его сторонников устроила демонстрацию солидарности около его дома. Среди них были Эбе, Элеонора и Барри Хиггс. Все они были арестованы и оштрафованы за «создание общественных беспорядков». Признаки широкомасштабной полицейской операции усиливались. В соответствии с наложенным на меня режимом ограничения в передвижении я должен был раз в неделю являться в полицейский участок. В один из дней, когда я расписывался в регистрационной книге, дежурный сержант свирепо посмотрел на меня и сказал: «Если ты не уберёшься в Израиль, мы разделаемся с тобой здесь!»

Когда я натолкнулся на того сотрудника Специального отдела, который не выказывал признаков особой враждебности, он заметил, что удивлён тем, что я «ещё болтаюсь на свободе».