Осознав, что до дома могу и не успеть – слишком долго бежать, а силы уже на исходе, – я решилась на отчаянный шаг. Толкнув первую попавшуюся на пути калитку, за которой виднелся свет в окне дома, я ворвалась во двор и забарабанила в дверь, надеясь на то, что хозяева услышат меня и откроют. Пусть только откроют!

Где-то неподалёку залаял встревоженный пес. А незнакомый мужчина уже нарисовался в проёме калитки и разулыбался во весь рот.

– Девушка, а меня в гости пустишь?

«Он же пьян», – догадалась я.

И тем не менее опасен.

Я отчаяннее заколотила руками в дверь, выкрикивая:

– Откройте! Пожалуйста!

В комнате рядом с дверью вспыхнул свет, и я удвоила усилия.

– Пожалуйста! – крикнула я, и дверь отворилась, так что я едва не ввалилась внутрь.

– Помогите, пожалуйста, – взмолилась я, видя перед собой женщину лет пятидесяти, с курткой на плечах, наспех накинутой поверх халата.

Я обернулась, намереваясь указать на преследовавшего меня мужчину, но его уже и след простыл.

– Кто там? – спросила женщина, поймав мой тревожный взгляд.

– Какой-то мужчина. Он бежал за мной. А я живу далеко, мне ещё минут десять идти. Помогите, пожалуйста, мне очень страшно.

– Проходи, – кивнула она, пропуская меня в свой дом и закрывая дверь. – Переночуешь у меня.

Я смутилась, но возражать не стала. Сейчас напишу Ксюше эсэмэску, она объяснит всё бабушке.

– Ты откуда так поздно шла? – поставив чайник на плиту и доставая из ящика кружки, поинтересовалась женщина.

– Я из клуба шла. Там дискотека сегодня. А он увязался. Я побежала, и он за мной, – сбивчиво пояснила я.

– А что ж не проводил никто?

Я лишь пожала плечами. А что тут скажешь? Я ведь сама отказалась.

– Сильно напугалась? – участливо поинтересовалась женщина. – Это Валерка наверное, пьяница. Днём спит, а вечером наберётся и шастает по улицам. Тёть Маше – матери его – сладу с ним нет никакого. Уж сколько раз в полицию заявляли, а он отсидит пятнадцать суток, и по новой. Ты не бойся его.

Легко сказать: не бойся! Но разве мне известно, что у него на уме?

Я слушала свою спасительницу и постепенно успокаивалась. При ярком свете ламп я могла лучше разглядеть её. Она была уже немолодой, даже старше, чем мне показалось сначала, но весьма ухоженной. Крашенные в каштановый цвет волосы собраны в аккуратный пучок. Ясные глаза, обрамлённые сеточкой морщин, светятся добротой.

– Меня Надеждой Николаевной зовут. А тебя?

– Вика.

– Ну что ж, пей чай, Вика. Чем богаты, тем и рады.

– Спасибо большое. Вы извините за моё вторжение, да ещё и ночью. Я не хотела Вас будить и пугать, но…

– Ничего страшного. Бери печенье. У меня его внук очень любит, я всегда такое покупаю. А ты сама откуда?

– Из города. Но каждое лето – здесь, у бабушки. Вера Павловна Наумова – может быть, знаете?

– А-а-а, знаю, знаю, конечно.

Она хотела было сказать что-то ещё, но тут дверь открылась с чуть слышным шумом. Я мгновенно обернулась, ожидая увидеть своего преследователя, каким-то образом пробравшегося в дом Надежды Николаевны, но это был не он. Это был… Рома.

– Рома, наконец-то! – вздохнула его… бабушка? – Давай, проходи. Чай будешь? У нас вот гости.

Я опустила печенье, поднесённое ко рту, и поспешно отвела взгляд от гипнотических Роминых глаз. Сказать, что он был изумлён – не сказать ничего. Представляю картину: приходишь домой, время позднее, а тут одна твоя знакомая распивает чаи и болтает с бабулей. Точнее, не так. В Роминых глазах это, видимо, выглядит по-другому: приходишь домой, время позднее, а тут предательница, из-за которой отменили гонки на мопедах, сидит, распивает чаи и болтает с бабулей как ни в чём не бывало.