Она любила голубей, кружащихся над старым яблочным амбаром, и сам амбар, такой старый с башней и эркерным окном, словно церковь, и компанию веселых маленьких болиголовов позади него. «Посмотри на них, – как-то сказал дядя Клон. – Разве они не похожи на команду старых дев – школьных учительниц, грозящих пальцами классу непослушных мальчишек». После этих слов Мэриголд всегда думала о них именно так и проходила мимо с настоящим, почти восхитительным страхом. А что, если они вдруг погрозят своими пальцами ей? Тогда она бы умерла, это точно. Но было бы заманительно.

Болиголовы были не единственными волшебными растениями в Еловом Облаке. Например, куст сирени за колодцем. Иногда он был просто кустом сирени. А иногда, особенно в сумерках – склонившейся над вязанием старушкой. Таким он был. И ель на берегу, которая в сумерках или в штормовые зимние дни казалась ведьмой, наклонившейся над берегом, её волосы развевались за спиной. А некоторые деревья разговаривали, Мэриголд слышала их. «Идём, идём», – всегда звали сосны, растущие справа от сада. «Мы что-то расскажем тебе», – шептали клёны у ворот. «Разве есть что-то лучше, чем любоваться нами?» – напевали белые берёзы вдоль дороги – их посадила Младшая бабушка, когда приехала в Еловое Облако невестой. А тополя, что стояли на страже у старого дома. Ночью ветер шумел меж ними, словно скорбящий дух. Смех эльфов и прерывистые стоны звучали в их ветвях. Можете говорить, что угодно, но Мэриголд ни за что бы не поверила, что эти тополя были просто деревьями.

Старый сад смотрел на светло-голубую гавань, с белой калиткой на полпути, где росли чудесные цветы и бегали котята, проживая свои короткие милые жизни, прежде чем обрести хозяев или таинственно исчезнуть. Он собрал всю красоту старых садов, в которых когда-то смеялись и плакали прелестные женщины. Каждый куст или тропинка хранили частицу истории старого клана, и Мэриголд уже знала большинство из них. Если о каких-то событиях ей не поведали Младшая бабушка и мама, о них рассказала Саломея, а то, что не рассказала Саломея, рассказал Лазарь.

Дорога за воротами – одна из самых прекрасных красных дорог «Острова». Для Мэриголд это была длинная красная дорога, ведущая к тайне. Направо, мимо ветренных берегов она стремится к устью гавани и заканчивается там, как будто море откусило её. Налево тянется вдоль папоротниковой долины к тенистому гребню крутого склона, по которому бегут нетерпеливые ёлочки, словно пытаясь догнать большие, растущие наверху. И дальше в новый мир, где есть церковь, и школа, и деревня Хармони. Мэриголд любила дорогу на холм, потому что там было полным-полно кроликов. Невозможно пройти по ней, не встретившись с парой-тройкой этих симпатяг. В сердце Мэриголд имелось место для кроликов всего мира. Её терзали ужасные подозрения, что Люцифер ловит их и ест. Лазарь случайно выдал эту тайну, бушуя в огороде над испорченными кочанами капусты. «Проклять кролик, – возмущался он, – пусть Люцифер съесть их все». Мэриголд уже не могла по-прежнему относиться к Люциферу после этого, хотя, конечно же, продолжала его любить. Однажды начав, Мэриголд никогда не переставала любить или ненавидеть. «В ней так много Лесли», – говорил дядя Клон.

Гавань с молчаливыми таинственными кораблями, которые приходили и уходили; Мэриголд любила её больше всего, даже больше, чем прекрасный зелёный еловый лес на восточном склоне холма, который дал название её дому. Мэриголд любила гавань, когда она покрывалась мелкой танцующей рябью, словно песенками. Она любила её, когда вода становилась гладкой, словно голубой шелк. Она любила, когда летние ливни спускали свои сияющие дождевые нити с облаков на западе; любила, когда расцветали огни в летних голубых сумерках, и колокол англиканской церкви звенел над заливом тихо и сладко. Она любила гавань, когда туманный мираж превращал её в загадочное заколдованное пристанище «далёких волшебных земель»; любила, когда под осенним закатом гавань покрывалась багряной рябью; когда серебряные паруса таяли в таинственном белом чуде рассвета, но больше всего она любила её в тихие дни ближе к вечеру, когда гавань лежала словно большое мерцающее зеркало, её краски медленно бледнели, словно мир тонул в мыльной пене. Как чудесно и страшно стоять на краю причала и видеть перевёрнутые деревья и огромное голубое небо под ногами. А что, если не удержаться и упасть в это небо?