Стали поутру невестки свои рубахи царю показывать, да только двум старшим и гордиться нечем. А вот Свет-Луна как рубаху свою показала, так все вокруг от нее засияло. Подивился царь-батюшка, надел рубаху и снимать не хочет. Все вокруг на такое налюбоваться не могут.

На другой день дал царь задание невесткам, чтобы они ему ковер выткали. Старшие невестки ткали ковры, ткали, да ничего особенного не наткали. А Свет-Луна решила соткать ковер, как у матушки ее в лунном царстве. Села за станок, подобрала нитей лунных серебряных и золотых солнечных и у звездочек частых бриллиантовых искр набрала. Все в станок заправила и давай ткать. Ткала-ткала и такую красоту наткала, что ни в сказке сказать, ни пером описать. На ковре небо синее, а по небу луна и звезды раскинулись, все светом сияют, крины белоснежные головки свои протянули, словно в саду Ирийском, и все узоры будто живые плывут. К утру Свет-Луна ковер и соткала.

Поутру пришли невестки во дворец. Царь посмотрел на их ковры и говорит:

– У старшей невестки ковер и на кухню не годится, у средней и того хуже, а вот Свет-Луна такой ковер соткала, что на него только глядеть не наглядеться.

Повесили ковер Свет-Луны в царских покоях.

На третий раз повелел царь невесткам испечь каравай праздничный. Старшие невестки тесто месили-месили, каравай лепили-пекли, да только ничего путного у них не вышло. У старшей подгорело, у младший не допеклось. Одним словом, похвастать нечем. А вот Свет-Луна времени даром не теряла. Подошла она к окошечку, глянула на свою матушку Луну. Насыпала муки белой, налила водицы ключевой, кинула дрожжей и говорит:

– Подымайся, тесто, да не простое, а волшебное, такое, как у моей матушки Луны-Луницы, на живой водице, на лунном свете, на доброй примете. Пекись, каравай, белый, мягкий, рыхлый, вкусный. Слово мое заговоренное, Луною-Луницей озаренное.

Украсила Свет-Луна каравай пшеничными косами, колосками, цветками, теремами узорчатыми, окошками створчатыми.

Поутру принесли невестки свои караваи к царю-батюшке. Глянул царь на караваи и сразу два первых от старших невесток на двор свиньям. А на каравай, что Свет-Луна испекла, не может налюбоваться, не может наесться. Задумались старшие братья и их жены, как такая старушонка могла столько красоты сделать – и рубаха у нее лучшая, и ковер лучший, и каравай ее на славу удался! Стали старшие Ивану и его жене завидовать, косо глядеть.

Решил царь пир собрать на весь мир и велел всем невесткам и сыновьям на пир тот приехать. Свет-Луна сказала своему мужу, что приедет позже, чтобы он не волновался. Братья с женами уж сидят на пиру, угощаются, а Иван все свою ненаглядную ждет.

Как часы пробили полночь, ко дворцу подъехала карета. И выходит из нее не старушка седовласая, а такая красавица, что всем на диво. Во лбу луна сияет, под косою месяц блестит. Платье на ней звездами вышито, кокошник бриллиантами горит. Идет она, будто лебедь белая плывет, все собою освещает. Все на нее дивятся. Никто понять не может, откуда такая красавица. А она к Ивану подходит и рядом садится. Говорит:

– Это я, Ваня, твоя молодая жена Свет-Луна.

Сидит Иван – не ест, не пьет, на свою жену глядит, глаз не отводит. Понял, что теперь не готов с ней ни на миг расстаться. Поплясали на пиру, поели, повеселились и домой отправились. А дома хотела Свет-Луна снова старушонкой обернуться, стала искать свою луницу серебряную, а Иван луницу в озеро забросил. Заплакала Свет-Луна, рассердилась и говорит:

– Мне, Иван, осталось совсем немного до молодого месяца дотерпеть, и колдовство бы закончилось, навеки осталась бы я с тобою, а теперь придется мне тебя оставить.