– Подумаешь… – пробурчала мышь, собирая под кормушкой зёрнышки пророщенного овса. – Она сама крадёт всё, что плохо лежит… Что посеяла – то и пожала.

– Всё равно жалко сороку, она так переживает…

– Это зря… Не надо ни о чём переживать, это вредно для пищеварения. Каждому своя судьба предначертана, её не обманешь, – с умным видом изрекла мышь свою любимую фразу. – Так что живи себе, как живётся, коли суждено что-то потерять – не воротишь…

– А если мне не нравится предначертанная судьба? Если я хочу другую?…

– Ой, насмешила! – противно захихикала мышь. – Мечтательница… Где-то слышала я мудрую мысль: «Рождённый ползать – летать не может». Не может, ясно? Ты рождена хромать, так что послушай совет: смирись со своей судьбой… А иначе – всю жизнь будешь страдать.

* * *

Была уже глубокая ночь, и лошади спокойно похрапывали в своих стойлах – все, кроме одной.

– Да, у меня есть мечта… – пробормотала Камелия, глотая солёные слёзы. – И хоть она приносит мне только страдания и уж точно не улучшает пищеварение – зачем жить, если нет мечты?…

Дело в том, что лошадке снова приснилось это, и теперь она знала, что до рассвета не сможет сомкнуть глаз.

…Сияет огромная луна, и она мчится как стрела (да, мчится!) по широкому полю. Вдруг она высоко прыгает, отрывается от земли и… запрыгивает на лунную дорожку! Не сбавляя скорости, она скачет галопом по серебристой дорожке – прямо в бездонное звёздное небо. Ветер свистит в ушах, а в ногах чувствуется необыкновенная сила и лёгкость…

Этот странный сон с раннего детства преследовал Камелию. Каждый раз она просыпалась в радости, почти физически ощущая полёт, но первое, что видела, возвращало её в реальность: по-прежнему неуклюжие ножки… Сразу же радость сменялась разочарованием, и лошадка горько плакала.

Вот и сейчас… Камелия упрямо тряхнула головой и зафыркала:

– А я не хочу, не хочу, не хочу довольствоваться малым! И не буду, не буду, не буду смиряться с такой судьбой!

Соседка, на мгновенье пробудившись, гневно на неё шикнула. «До чего я дожила, – подумала лошадка, – разговариваю сама с собой…» И вдруг краем глаза она заметила, как что-то блеснуло на полу у дальней стены и тут же скрылось за стойлами. Повернув голову, Камелия ничего необычного не увидела, однако чутьё ей подсказывало, что в конюшне есть кто-то посторонний.

Стойло закрывалось невысокой дверцей, и Камелия, перегнув через неё шею, ухватила зубами краешек засова и осторожно потянула его вбок. (Конечно же, с таким трюком обычная лошадь не справится – только волшебная.) Как всегда похрамывая, но изо всех сил стараясь не стучать копытами, лошадка подошла к дальней стене. В серебристых лучах луны, проникающих из окошка, в углу что-то поблёскивало.

Лошадка подкралась ещё ближе и вытянула шею. С удивлением она поняла, что на полу в углу конюшни кто-то сидит. В полумраке он настолько слился со стеной, что Камелия никогда б его не заметила – если бы не блестевшее у него на груди… ожерелье!

– Так вот где ты прячешься, козодой… – лошадка приняла воинственную позу. – И сюда пришёл что-то украсть?!

– Неправда! – обиженно и хрипло зашипел незнакомец, и в темноте засветились два оранжевых глаза. – Я не вор!

– Тогда что делает у тебя на шее ожерелье сороки?

– Да не хотел я его брать, честное слово… Это случайно вышло, я всё объясню…

Голос у незнакомца был на редкость неприятный – глухой, шипящий и прямо какой-то злодейский.

– Ладно, объясни, – стало любопытно Камелии.

– Так вот, дёрнуло меня как-то…

Но тут из ближайшего стойла раздалось возмущённое сонное ржанье. Незнакомец затих. Его низенький и продолговатый силуэт отделился от стены и, позвякивая ожерельем, поковылял к Камелии. Внезапно он распахнул крылья, резво подлетел и сел на спину лошадки. А та тихонько выбралась из конюшни и зашла в леваду подальше.