Я невольно ухмыльнулся:

– А ты, оказывается, ещё и очень любишь пофилософствовать и вообще рассудительная.

– А как же, – её глаза стали еще более выразительными, а улыбка больше – для того мы и встретились, чтобы понять друг друга полностью.

– Ну, да. А, «без жизни – нет любви» объясняется просто: если человек не будет полноценно, насыщено жить – не будет любви, да и, собственно, других человеческих чувств. Но любовь, я думаю, это – главное, основа жизни…

Она прикрыла свои красивые глаза и произнесла как-то тихо, почти шёпотом:

– Да, любовь это и есть сама жизнь, это непреодолимая тяга к духовному и физическому слиянию, это «поле счастья» в результате которого и рождается новая жизнь и прогрессирует текущая. От того, какая это любовь и зависит понятие «сама жизнь».

– Как ты точно определила.

Я задумался. Она молчала и, мило улыбаясь, поглядывая на меня: «Мол, твой ход»…

– Но ведь любовь может быть разной! – воскликнул я в озарении. – Это, может быть просто кратковременный порыв страсти или чувства на всю жизнь любимых. Это может быть просто близость тел или это духовное слияние душ! В конце концов, это может и просто родительская, дружеская, родственная любовь, которая у всех нормальных людей есть.

– Конечно. Но это тоже движение жизни, тоже великая созидательная энергия, в отличие от «стирающей» энергии ненависти, зла…

Она посмотрела прямо мне в глаза, и я увидел, словно саму бесконечность звёздного неба, которая заканчивалась где-то там, вдали, чёрным, приближающимся в моё сознание зрачком… Я выключился.

Это продолжалось уже почти час. Лаконичные и чёткие команды раздавались в отделении реанимации как-то по-особому напряженно. За пределами медицинского блока слышался ритмичный, тревожный звук аппарата искусственной вентиляции легких.

Зоя Васильевна устало поставила ведро и подошла к Машеньке, к столу медсестры реанимационного отделения.

– И как он? – спросила она медсестру.

– Да тяжелый он, тёть Зоя, – говорят: пятьдесят на пятьдесят. Такой удар и ожоги…

Зоя Васильевна, уже в который раз за час, почти скороговоркой, рассказала подробности Маше:

– Надо же, ведь двоих спас. Говорят, четырёх и пяти лет ребятки. Мальчик помладше, а девочка старшенькая… Прямо с полымя их выхватил… Вытащил из-под кровати, обмотал одеялами и в окно их и только пожарникам передал и сознание потерял, еле вытащили…

– Тёть Зоя, да знаю я.

– Молиться надо за него. – Зоя Васильевна перекрестилась уходя. За тихим шарканьем её ног было слышно тихое бормотание слов молитвы.

*

Таня стояла одна в коридоре. Слезы то и дело набегали на её лицо, и она тихо утиралась платочком.

«Господи, помоги, нам… Спаси его, он же спас детишек…» – мысленно думала она.

Её серо – голубые глаза потускнели от слёз и горя. Буквально позавчера, они решили стать мужем и женой. Они думали о бесконечном счастье во взаимной любви и согласии. Они встретились случайно, но во время первой встречи, её сердечко ёкнуло и заволновалось. Она почувствовала особенное чувство общности, чего-то близкого и родного рядом с ним. И чем больше они встречались, тем сильнее были её чувства. А когда выяснилось, что эти чувства взаимны, то её радости не было границ. Это и было окрыляющее, вдохновляющее, счастливое чувство нежной и трепетной долгожданной любви.

«Я согласна, сама отдать жизнь, Господи, если никак по-другому не получится, за его жизнь…», – плакала Танечка.

Я вновь увидел её… Да, точно это она. Сидит за столом и мило улыбается. Я бы сказал: с любовью. Её ласковый взгляд серо-голубых глаз из-под пушистых ресниц как-то успокаивал и вселял какую-то уверенность. Я мучительно думал, почему именно уверенность? Мы же с ней говорили о жизни и о любви?