Через месяц Ника поняла, что беременна. И пришла в ужас. Выходило, что не только неделю она украла. И непонятно было, что ей со своим интересным положением делать. И дальше врать, что ли? Доброму Севе врать? Маргарите Федоровне?! Нет, нет. Это просто невозможно. И посоветоваться не с кем. Разве с Томкой?..

– Ну делов-то! Я думала, и впрямь какое горе случилось, – легко махнула рукой прилетевшая на ее зов Томка. – Не признавайся, да и все. Рожай. Что тут еще обсуждать?

– Я так не могу, Томка.

– Да они никогда не узнают – ни Сева, ни свекровка твоя!

– Да, не узнают. Но я буду знать. Как я буду жить с этим? Нет, я не могу.

– Ой, не усложняй, а? Любишь ты все преувеличивать. Да окажись я на твоем месте, ни минуты бы не раздумывала. Знаешь, как мне нужен ребеночек, чтобы в новом статусе закрепиться?

– Так роди.

– Ага, легко сказать. Не получается у меня. И налево сходить не получается, моего мужа в этих делах не обманешь, он все сто раз проверит и перепроверит. А тебе, можно сказать, свезло. Кто тебя в обмане заподозрит? Никому и в голову не придет. Рожай, ни о чем не думай.

– Не могу. Нет, я все расскажу, во всем признаюсь. Сначала Маргарите Федоровне, потом Севе.

– Ну признаешься, и дальше что? Кому от этого лучше будет? Тебе? В любом случае лучше не будет. О себе надо думать в данном случае, только о себе. Вот учу тебя, учу… А ты одно талдычишь.

– Я не смогу с этим обманом жить, Томка.

– Ну и дура. Такая дура, каких свет не видывал.

– Да, Томка, ты права, я дура. Но не могу, не могу…

Она долго не решалась начать трудный разговор с Маргаритой Федоровной. Извелась, похудела, да еще и ранний токсикоз напал, выворачивал организм наизнанку. Маргарита Федоровна, видя ее страдания, спросила сама:

– Ты беременна, Ника?

– Да… Да. Я беременна, Маргарита Федоровна.

– Нет, я не понимаю. Почему такой голос трагический? Ты что, не рада?

– Я не от Севы беременна. Рассказывать ничего не буду, да это вам и неважно. Простите, так получилось. Я Севе сегодня скажу. Я знаю, он не простит, но я скажу.

– Не вздумай.

– Что?!

– Что слышала. Не вздумай ему ничего говорить. Поняла? Рожай!

– Но, Маргарита Федоровна?!.

– И никаких «но». Будешь рожать, я сказала!

И лицо у нее было такое, что Ника даже втянула голову в плечи и отпрянула, повторив испуганно:

– Что вы говорите, Маргарита Федоровна?.. Я ж объясняю…

– А не надо мне ничего объяснять. Это я тебе сейчас объясню, моя дорогая. Дело в том, что у Севы не может быть детей. Не может, понимаешь? Он в детстве свинкой с осложнением переболел, и мне врач сказал. Но Сева об этом не знает, поняла? Я от него скрыла. Так что – рожай.

– Я не могу.

– Можешь. Сделай его счастливым, Ника.

– Но это же нечестно, Маргарита Федоровна! Это… Это подло, в конце концов.

– Подло? Нет, дорогая, ты не права. Я люблю своего сына и хочу, чтобы он был счастлив. Пусть даже таким способом. И не смотри на меня своими глазищами! Сама будешь матерью, тогда поймешь.

– Но как же?.. Мы-то с вами будем об этом знать… Как же мы-то?

– Да нормально. Мы с тобой будем сообщницами, вместе перед богом на скамью подсудимых сядем. Нет, не так… Я возьму на себя половину твоего греха. Вместе ведь легче его нести? Ничего, Ника, прорвемся.

– Какая же вы, Маргарита Федоровна… Вот всего ожидала от этого разговора, только не этого!

– А я вся такая непредсказуемая, такая противоречивая вся. Ты разве этого не поняла еще, моя рыжая прэлесть? Ладно, давай замнем. И все, больше ни слова о настоящей правде. Нет ее, понимаешь? Есть только радость от того, что ты, моя дорогая, беременна. Хочешь, я тебе морковного сока сделаю? И творожка со сметанкой? А то на тебя смотреть страшно – такая испуганная.