И чем он больше каменел,
Тем ярче нимб моей любви
Над ним горел…
О, как я ненавидел злую тьму —
Проклятую войну!
А мама мне:
– Сыночек, спи.
Мы терпим все, и ты терпи.
Придёт и наш звоночек.
Терпи, терпи, сыночек.
Война – крысиный чёрный пламень,
Не по зубам ей веры камень.
Ты видишь, среди злобной тьмы
Все дружно каменеем мы.
Плачь об отце. Твоей слезы,
Нет для врага грозней грозы.
Ведь руша детства долю,
Он рушит Божью волю.
Плачь, мой сынок, и засыпай,
И пусть тебе приснится рай.
Тот рай, что истинно прекрасен.
Забудь про тот, что дядя Вася
Всем вам сулил, детишкам.
Оставь тот пряник мышкам.
Спи, мальчик, баюшки-баю,
И слушай песенку мою.
Песенка мамы
У Сахалинских берегов Три брата
Стоят по пояс в море – три скалы.
Вернуть свой ключ от счастия когда-то
Три нивха к Дэву-чудищу пришли.
И, зная Дэва подлую породу,
Про то, как он коварен и могуч,
Они пошли на подвиг для народа
И хитростью отняли счастья ключ.
И злобный Дэв, свои теряя силы,
Трёх нивхов всё же в скалы обратил,
Но местью наказать народ счастливый
У злого змия не хватило сил.
Бросается на братьев диким штормом,
Раскрытой пастью пенных волн орда,
Но крепко охраняет входы к порту
Стальною волей скальная гряда.
Спи, мой сынок, и мы, как нивхи-скалы,
Суровым камнем волю укрепим,
Мы веры струнами, как сталью Сталин,
Страну свою в скалу объединим.
И не посильна вражескому стану
В суровом камне скрытая гроза…
И пусть тропинкою к победе станет
Твоя чистейшая слеза…
Так мама пела, в пене зыбкой
Мелькали золотые рыбки,
Качались мамины слова
И тяжелела голова.
Три брата, Александровск-порт, Хабаровск дальний…
Во сне я видел камни, камни,
И по камням, как по мосту,
Через пролив Татарский шёл я к своему отцу.
Пройдя к Амуру путь немалый,
Встречал я скалы, скалы, скалы…
Вот пристань и фонарь ночной,
Отец во тьме застыл скалой.
Летают туч над ним угрозы,
Срывают ожиданья слёзы,
Но даже слёзы веры пламень
Вдруг превращает в твёрдый камень.
И ком вины в моей груди:
– Отец, прости, прости, прости!..
Я весь виною содрогаюсь…
В слезах я просыпаюсь…
Луна всё Изею смотрела,
Струной-лучом мне скрипка пела.
И рад я был, что сну конец:
В соседней комнате дышал отец.
И билось сердце тёплою волной:
Отец мой рядом,
Он со мной, со мной, со мной!
И вдруг укол моей вины
Внутри волны.
И снова ком в груди:
– Отец, прости, прости, прости!
B вновь аккорд далёкий сыплет слёзы,
И новый сон, и грёзы…
Второй сон
Я вижу снова порт далёкий
И мыс знакомый Жонкиер,
Несчастных беженцев потоки
С борта на трап, как сквозь барьер.
И солнце дарит людям вспышки
Своих приветливых лучей,
И беспризорные мальчишки,
И я с компанией своей.
И каждый всем, что есть, наивно
Делиться с беженцем готов,
И так мы все гостеприимны
С улыбкой чистой детских ртов.
И делимся мы добрым словом,
Кусочком хлеба и уловом,
Спокойным небом и водой,
И Сахалинскою землёй.
Невольно распирает чувство тайное:
Уж до чего мы разлюбезные хозяева!
И рады мы, что мы нужны
Друзьям, страдальцам от войны…
Однажды в сильный летний дождь
Дорогу мы перебегали
И странный брошенный мешок
Случайно в луже увидали.
Мы подбежали, и слегка
Рукой коснулся я мешка.
Но как мы сердцем содрогнулись,
Когда шинель вдруг распахнулась
И поднял голову солдат.
В глазах его был сущий ад.
Безногий, он, казалось, сдался;
Казалось, с жизнью он прощался.
И мы мальчишеской семьёй,
Всем хулиганским сердцем слились,
Усилья рук соединились,
И мы снесли его домой.
А дома мать его ждала.
Она, как сына увидала,
В момент шинель с него сорвала,
Нас, хулиганов, целовала,
Нам угощенья предлагала,
Но отошли мы от стола.
А тут – невеста на порог,
В слезах кричала:
– Как ты мог?!
Как мог ты, милый, мне не верить?! —
Но были мы уже за дверью.