– Поль написал мне про Четырнадцатое, – весомо произнесла Доротея. – Это ужасное происшествие, которое ни в коем случае не должно повториться в такой стране, как Россия. Представь себе только, они, пользуясь властью, вывели из казарм…

– А наш милосердный монарх, пользуясь властью, приказал стрелять в них пушками и организовал форменную кавалерийскую атаку, – с легкой иронией в голосе откликнулся Кристхен.

Как всегда, Доротея встала на защиту чести императорской семьи, которую – говорят, не безосновательно – считала своей собственной. Любой из них, даже безрассудный цесаревич Константин, находил в глазах младшей графини Ливен должное оправдание.

– Его Величество иначе не мог поступить. Уверена, у него обливалось сердце кровью… Но ему не оставили другого выхода. Ничьи увещевания – ни Митрополита, ни графа Милорадовича, – их не остановили.

Итак, Поль, ничтоже сумняшеся, скопировал в письме к ней свое описание событий 14 декабря. Ловко, ничего не скажешь. Очевидно, думал, что родители отреагируют на него одинаково. «Плохо же он меня знает», – усмехнулся Кристоф про себя.

– Кстати, о Милорадовиче… Ты же знаешь, что эти подонки и негодяи сотворили с графом, – Доротея подняла на него умоляющие серо-зеленые глаза. В свои сорок лет она оставалась во многом такой же, какой была в девичестве и на самой заре их брака, несмотря на отросшую внешнюю корку цинизма и некоторой светской утонченности.

– Да, знаю, Поль мне описал, – и Кристоф процитировал слова сына из письма.

– Кошмар… Они бы далеко пошли. Только Провидение спасло Его Величества от участи…

– И еще сорок тысяч штыков, которые были в кармане у Михаила Андреевича, но он их почему-то не смог собрать, – невозмутимо возразил он супруге.

– Я тебе удивляюсь, Бонси, – тихо откликнулась она, использовав старое, ласковое прозвище, оставленное в той, давней жизни, когда они еще были вместе и не произошло того, что их навсегда разделило порознь. – Ты спокойно относишься к заговорщикам, к попытке цареубийства, к тому, что мы все бы…

Кристоф отвернулся от нее, заставив ее оборвать фразу.

– Так что – мы имели дело с якобинцами? – откликнулся он. – С карбонариями, риеговцами или кем там? Как ты все это расскажешь послезавтра тем, кто будет спрашивать?

Доротея промолчала, скрестив перед собой тонкие пальцы. Наверняка, она тоже обдумывала этот вопрос.

– Им это окажется не слишком интересным, – продолжала она. – А ежели кто из вигов спросит… хотя те ко мне никогда не ходят, но это ничего не значит, наши тоже могут выдать нечто подобное, просто из желания подразнить, особенно герцог Кларенский. То я скажу, что это рано или поздно должно было произойти, ведь мы видим губительные влияния, в том числе, поощряемые Британией в других странах… Кстати, как же я благодарна тому, что Поль не вступил ни в какое общество и не оказался в числе заговорщиков! А ведь каков соблазн для молодого человека. И, признаться, – тут она уже понизила голос. – Я это вовсе не приписываю благоприятному влиянию Алекса.

Здесь граф вынужден был согласиться с супругой.

– Я полагаю, нашему сыну вообще там нечего делать, – добавил он.

Огонек изумления зажегся в зелено-серых глазах Доротеи.

– Бонси, ты же сам говорил, что им надо послужить, показаться государю на глаза, чтобы их запомнили, чтобы они смогли сделать карьеру… Я, помнится, возражала, ведь климат там убийственный, как помнишь.

– Обстоятельства изменились, – произнес Кристоф, все еще думая, как именно преподать жене новость, полученную им в письме Софи. – И нам придется меняться вместе с ними.

– Ты имеешь в виду смену государя? – подхватила графиня. – Напротив, все только к лучшему. Николаю есть за что быть благодарным