Новость, которую нельзя было предать бумаге, вызывала больше вопросов, чем ответов. И язык, которым ее сообщали, оказался куда более прямолинейным, не допускающим двойных толкований и предваряющим все вопросы. Звучала она так:

«Дорогой, дела сложились как нельзя хуже. О нашем проекте можно забыть. Все вскрылось, и мы были вынуждены смешать все карты. Серж взял всю вину на себя. Но я не знаю, насколько его хватит. Он будет казнен, мы с Пьером почти уверены в этом. Шутки кончились, и нам грозит своя опасность. Посмотри на свое окружение: на тех, кто служит у тебя в посольстве. Постарайся удалить от себя всех подозрительных, под благовидным предлогом. Иначе в подозреваемых можешь оказаться и ты. В любом случае, для того, чтобы узнать о нашем проекте, le Maitre’у требуется время. Он понабрал в комиссию много полезных идиотов, но меж ними есть пара человек прозорливых. Пьер пока не в Петербурге, ему лучше держаться от столицы подальше. Хлопоты с похоронами занимают все его время. Узнав об аресте Сержа, я поняла, что не смогу выехать в имения и отрешиться от мира, как я хотела после того, когда все случилось. Дела семьи требуют моего активного присутствия. Мать стара, дочь слишком молода, братья тут только мешаются…»

Кристоф перевел дыхание. На этом письмо не заканчивалось, но уже было сказано слишком многое. Итак, Софи довольно прямолинейно давала понять, что император Александр узнал то, что не должен был знать. А именно – кому был выгоден проект с тайными обществами, Конституцией и «властью над властью». Кристоф отлично знал, кому, и сам был отчасти впутан в эту историю. Кроме того, вокруг него были люди, активно сотрудничавшие с теми, кто был арестован в Петербурге. «Серж», – вдруг вспомнил Кристоф. – «И он дал себя втянуть. А нынче рискует самой жизнью. Зачем? Или он до конца не понял, к чему все это?»

«Прошу тебя не пытаться отвечать на это письмо, даже шифром или особыми чернилами. Постарайся остаться здесь. Даже если вдруг – и не дай Боже! – тебя отзовут, поселись здесь частным человеком, инкогнито. Если твоя жена откажется, отпусти ее в Россию и оставайся здесь один. Я не знаю, свидимся ли мы еще. Не проходило и дня, чтобы я не думала о тебе, даже посреди всего хаоса и опасностей, которые я претерпела нынче».

Конечно, сентиментальность. Конечно, Софи прекрасно знает, что и он тоже нет-нет да и задумается о ней. Образ собирался из фрагментов воспоминаний – прикосновение руки, поцелуй, блеск ее темно-каштановых волос, тихий, затаенный смех, ее слова.

«За все надо платить», – проговорил Кристоф, сметая пепел от письма со стола. – «Вот ты и заплатила, милая моя».

… – Мне опять пришлось тебя ждать, – предсказуемо недовольным тоном протянула графиня Доротея. Лицо ее было сухим и озабоченным – понятное дело, почитала письмо Поля, вычитала из него нечто предупреждающее и плохое, жаждала обсудить, но не с кем, а в салоне о таком не поговоришь.

– Прошу прощения. Мне прислали кое-что, не терпящее отлагательств, – Кристоф понимал, что его попытки спрятать факт письма от Софи слишком свои.

– Официальный курьер вчера не приезжал. Значит… – Доротея не хотела договаривать. Она прекрасно понимала, кто может передавать письма по неофициальным каналам. Знала, и втайне ненавидела эту женщину. Хоть и восхищалась ею – не могла не восхищаться.

– Да, мне пришлось принять письмо от нее, – монотонным голосом сказал Кристоф, добавляя сливок в кофе. Руки его чуть дрожали – нехорошо. – Да, я помню, что обещал тебе и себе больше никогда так не делать. Но дело шло о Четырнадцатом. И о смерти государя.