Слова его вывели Мари из равновесия, но она уже научилась сдерживаться и не показывать свои чувства даже в кругу семьи, где прежде ее не ограничивали в проявлении даже тех чувств, которых нельзя было показывать. Она понимала, что этот вновь приобретенный навык немало ей пригодится в самом ближайшем будущем. Но обида никуда не девалась, поэтому ответ вышел довольно горький:

– Но позволить себе здесь сидеть я тоже не могу, и один ты этого не понимаешь.

– Отнюдь. Я тоже этого не понимаю, – сухо произнесла Софья Раевская.

– И это говорит та, которая в свое время следовала за мужем повсюду по месту его службы? – Катрин могла себе позволить так говорить с матерью, и пользовалась этим правом с отрочества. – По чьей милости я появилась посреди чиста поля где-то под Дербентом, накануне генерального сражения? Сама же говорила…

– Наш отец всегда был честный человек, служивший государыне, а не, прости Господи…

– Довольно! – генерал резко двинул кулаком по столу, отчего стоявшие на столе приборы и фарфоровые тарелки задрожали и зазвенели. – Я не могу это больше слушать! Мари поедет в Петербург через Белую Церковь. До этого заедет к Репниным, князь Николай мне уже писал… Вот неугомонные, но тот хотя бы не мерзавец, в отличие от… – последнюю фразу он произнес тихо, но сидящий рядом и все время помалкивающий старший сын смог ее уловить и намотать себе на ус.

– Но как же ребенок? Она его, надеюсь, оставит? – опять спросила мать семейства. – Подумать только, с таким малышом соваться в дальний путь, в самую распутицу… А если заболеет? У него как раз зубы режутся, вчера уже не спал, мне кормилица докладывалась.

– Ребенка я возьму с собой. Он его сын, – сказала твердо Мари. – И Серж покамест его не видел.

– Видел. Приезжал, когда ты в горячке лежала, а Николино было от роду два дня, посмотрел на него и уехал сдаваться властям, – возразил отец.

– Все равно. Сын едет со мной, и это не обсуждается. Я не могу его бросить… – Мари опустила глаза и глубоко вздохнула.

– Так вот, я не договорил. Мы поедем в Петербург позже. И по очереди, как нам будут позволять дела. Катерина и без того собиралась…

Мари подумала с досадой, что так и не рассмотрела эту возможность – кто-то из семьи непременно увяжется в провожатые, а потом уже разозлилась на саму себя, что не предложила этого с самого начала. Им ведь нужно было только знать, что с ней все в порядке.

– Я могу хоть завтра, – опять вступила maman. – Вместе с Катей, так будет лучше…

– Посмотрим. Признаться, мне не менее тяжело отпускать дочь, как и тебе, но придется, – вздохнул Николай Раевский. – Но пусть она помнит – мы ей любим и доверяем. Не подведи нас, Маша.

…Позже, уже сидя в возке, который был должен доставить ее сперва в Белую Церковь, под крыло двоюродной бабки, где она думала на время оставить Николино, а потом и в Петербург, княгиня думала, что же значат эти слова отца. Как она могла подвести кровную семью? Позже она поймет, что имелось в виду. Но будет уже очень поздно.

В Петербурге тянулся длинный промозглый март. Великий Пост все не кончался, усугубленный нескончаемым трауром по почившим императору и императрице, и княжна Александра Волконская, которую, чтобы отличать от бабушки и кузины, называли исключительно Алиной, в первый раз в жизни радовалась столь ненавистному ей времени года, поскольку оно как нельзя лучше отражало состояние ее души. Темнота и смутность поселились в доме ее бабушки, где она выросла, куда любила возвращаться после поездок, в которые периодически брала ее мать, после светских раутов и балов, концертов и театральных представлений. Но нужно было приглядываться, чтобы разглядеть эту тьму, ведь все шло как обычно – бабушка вставала рано, завтракала, одевалась, ехала по гостям или во дворец, там же и обедала, и княжна Алина сопровождала ее, насколько могла. Родители покамест не были в Петербурге – отец до сих пор занимался организацией похорон государя, мать, однако же, грозилась прибыть как можно скорее, и Алине, равно как и ее младшему брату Григорию, видеть ее не хотелось. Но так как они не разговаривали из-за очередной ссоры, из тех, что вечно вспыхивали между ними по разным пустякам, обсудить им происшедшее было невозможно. А произошло слишком многое. Помимо неожиданной смерти государя, которая произошла фактически на Алининых глазах – мать взяла ее тогда в Таганрог, как часто брала ее в самые разные поездки, от Одессы до Лондона, – случился и иной удар, уже касавшийся непосредственно их семьи. Младший сын княгини Александры Николаевны арестован по обвинению в государственной измене, соучастии в попытке убийства государя и организации революции в империи. В тот час, когда стало известно об аресте Serge’а, они все как раз ужинали.