Меня выбрасывает из забытья в явь, и тут же возвращается боль вместе с бледной тенью того океана чувств, что нахлынули в этом злосчастном лесу.

Я не совсем понимаю, где нахожусь, да и какая разница? Какая ко всем чертям разница, кто рядом со мной и от чего они не дают подняться с кровати. Они мешают. Портят. Не дают отдышаться… прочь… ПРоЧь, П ПрОчь. МеШаеТЕ… ДЫ… Дыш… Дышать… Про-о-о…

СВОБОДА. ОТСЮДА. ТАМ ГДЕ СВЕЖО. НА ВОЛЮ, ВОЛЮ, ВОЛЯ.

Дядя ветер, выбей помутнение и усталость, дай разуму просиять.

Мать сыра земля, забери боль да хворь. Нет мочи терпеть, слёзы ручьём идут, стон из груди моей выходит. Помоги, облегчи ношу.

«Ты ни один». – Слышу в мыслях знакомый голос: «Я рядом. Расслабься, знаю трудно, но пробуй… позволь боли свободно разойтись в теле – так она быстрее вытечет. Поверь, ты выдержишь».

Выдерживаю, делаю, как он велит и выдерживаю. Головная боль начинает проходить первой, а вместе с ней пропадает и помутнение. Земля, на которой я распластался, и вправду вытягивает мучащую меня боль – частое глубокое дыхание выравнивается, давая лёгким отдых.

«Вот и всё, вытри слёзы, Олег, ты справился».

Открываю глаза и вижу стоящего на коленях подле меня высокого человека, с короткими волосами и чёрными, как мрак вокруг, пышными усами.

Он берёт меня за плечи и помогает подняться, прежде чем подняться в полный рост, я незаметно вытираю следы от слёз.

«Здесь нечего стыдиться, слёзы помогли перетерпеть боль, так и должно быть».

– Благодарю. – Говорю одними губами.

«Я выполнил свой долг, теперь ты выполняй свой». – Как только звук слов смолкает в мыслях, мы направляемся в палатку.

А точнее высокий мужик чуть ли не несёт не на много меньшего спутника, ноги которого едва переставляются.

Я не сопротивляюсь, не могу, да и не желаю чем-либо перечить своему спасителю.

Мы спокойно заходим в палатку там нас ждут Михаил с Ольгой. У Михаила на лице красуется небольшая царапина на щеке стремительно затягивающаяся, не оставляя рубцов. Ничего ни говоря, они отходят, позволяя моему помощнику усадить меня. После чего тот выпрямляется и следует наружу – мы остаёмся втроём.

Михаил осторожно подходит ко мне протягивает чашу с водой и чистой тряпицей.

– Умойся, а я осмотрю тело.

Не сказав ничего больше, Михаил берётся за дело, пропуская по телу едва ощутимые нити силы. Предпочтя не обращать внимания, я окунаю руки, и в воде оказываются капли уже свернувшейся крови вперемешку с землёй и травой. Вновь взглянув на Михаила ещё раз, замечаю, на сей раз, почти пропавшие четыре тоненькие красные полосы.

– Прости.

– Не стоит, – говорит примирительным тоном. – Это моя вина. Мне не удалось усмирить боль и я поплатился за это.

– Ты сделал тогда всё что мог, Михаил, вряд ли хоть кто-нибудь смог бы ему помочь, кроме его самого.

– Так что же ты сделал там в лесу? – спрашиваю я.

– Вернул твоему телу возможность двигаться, а также облегчил отдачу. – Не отрываясь от дела, отвечает Михаил. – Полагаю не стоит объяснять, что такое отдача и насколько она бывает опасна, раз ты и сам испытал её на себе.

– И так всегда?

– Только когда используешь слишком много силы или же, например, от использованного заклятья. Выброс тобою столь огромного потока силы был убийственным не только для них. Ты истощил свой собственный жизненный запас почти подчистую. Это не учитывая заклятье, о котором я не имею ни малейшего понятия, кроме как то, что оно тёмное. Что в свою очередь не делает тебе честь.

– Даже если мне удалось сотней упырей?

– Особенно если тебе удалось подобное, – поникает Ольга. – Поначалу мы могли… – Обрывает себя, не давая злости вырваться.