Кончина великого князя Константина, который всячески поддерживал и оберегал Даниила Заточника, способствовала его окончательному уходу в глухую обитель. И где он теперь, жив ли – неведомо…

Рывком открывшаяся входная дверь внесла в горницу бодрый морозный дух.

– Александр Левонтич! – окликнул ближайший помощник и друг Еким – русоволосый, кудрявобородый мужик с хитрыми голубыми глазами; головой упирался под балки потолочные. – Тут божий человек шибко просится к тебе. Говорит, только ты ему надобен, а сам синюшный – видимо, издалече бредёт.

– Так пусть скорее заходит, – ответил, чувствуя, что огромное внутреннее напряжение последних месяцев – ожидание вестника с ценными сведениями – многократно возросло.

Вошёл монах в длинной рясе с капюшоном. Поверх одета какая-то грязная хламида со следами волчьего меха, очевидно, бывшая охабнем.

На Александра Поповича быстро глянули цепкие холодные глаза и тут же потеплели, растаяли.

Монах в изнеможении присел на скамью.

– Прости, воевода, усталость валит с ног, – сказал басом, слишком правильно выговаривая слова.

– Отдохни, отче, – ответил Александр Леонтьевич и знаком велел помощнику подать воды.

Пришелец из дальних мест скинул капюшон, обнажив длинные седые волосы, и долго, жадно пил, иногда отрываясь от ковша и шумно вздыхая.

– Теперь говори, божий человек, кто ты и откуда, – велел Попович.

– Я – грек именем Ферапонт. Пришёл к тебе из Ширванского Дербента, принёс грамотку от отца Елисея, настоятеля православного храма Рождества Богородицы.

Александр Леонтьевич перекрестился, буквально чувствуя всем телом и душой, как спадает напряжение, имя отца Елисея ему было ведомо. Родом ростовчанин. Придя в Царьград из Печерского монастыря учиться богословским наукам, сумел выслужиться перед одним из помощников епископа из окружения Патриаршего престола и получил целый приход в большом торговом городе. Став настоятелем, сам отправил вестника к великому князю владимирскому Константину Всеволодовичу с сообщением о нарастающей монгольской угрозе. Именно о том, что хан Чингиз разбил найманского Кучлука и взял его земли в состав своей всё время прирастающей империи…

С тех пор являлся верными глазами и ушами стольного града Владимира не только в Дербенте, но и по всему Закавказью.

Монах надсадно закашлялся, прикрывая ладонью рот, и сипло продолжил:

– Диким полем шёл, пока достиг Рязанского княжества, там православные подмогли, ехал санями, слава Господу.

– Худые вести нам принёс?

Вместо ответа Ферапонт достал из подкладки книгу Священного Писания и попросил нож. Бережно вскрыл толстую обложку из телячьей кожи и вынул тончайшие куски китайского шёлка.

– Чти начертанное, воевода, – сказал, отдавая, – остальное обскажу, потому как зрел своими очами.

Александр Леонтьевич взял шёлк, пробежал глазами и велел помощнику:

– Быстро сюда Добрыню и Тимоню!

Писано было по-гречески. Сообщалось, что мимо Дербентской крепости, закрывающей проход на север, прошли три монгольских тумена, по-нашему – больших полка. Ведут их главари именем Субедей и Джебе.

Отец Елисей доподлинно узнал, что выполняют они секретное задание самого монгольского владыки хана Чингиза. Прошли Персию, Азербайджан и Грузию. Везде воевали и побеждали.

На Дербент нападать не стали, а потребовали у шаха Рашида несколько знатных беков якобы для заключения мира. Шах перепугался, беков им дал, хотя отлично понимал, что для монголов они – готовые проводники в половецкие степи.